В Бирюк - Венец [СИ]

— Не надо. Покрышку с кафтана сниму, бабы выстирают.

— Покрышку? А в церковь в чём?

— В какую церковь?

Несколько мгновений мы непонимающе смотрели друг на друга. Потом Андрей снова «впал в бешенство». Едва сдерживая себя, негромко, медленно, как дебилу, объяснил:

— В Десятинную. Где бармы возлагать и венцом венчать.

Но я уже «включил дурочку» и вовсе не собирался щёлкать переключателем.

— А я зачем? Бармы и венец — на тебя складывать будут. Мне туда нельзя. У меня епитимья. После «божьего поля» на осьмнадцать лет. Грешен я, братец. И справка есть.

Он едва не рычал. Но формулировал связно.

— Велю епископу — освободит. От запрета вхождения во храм. Там и присягнёшь.

Вот оно что… Интересно, а к какой категории присяги он меня отнесёт? Ко второй, княжеской: «в отца место» или к четвёртой, земской «на всей воле его»? Вторая, вроде, попочётнее будет. Благороднее. Подороже, так сказать.

Что-то было здесь, в Киеве, похожее… А, когда меня Юлька дёшево Степаниде свет Слудовне уступила. В смысле: в холопы продала.

Юлька десять ногат просила. Как за корову. А Степанида давала две. Как за курицу. Я тогда сразу взволновался:

— «Десять» — это в пять раз больше, чем «две». Не хочу по дешёвке! Почему меня — и так дёшево? Хочу, чтоб меня продали как эксклюзив ручной работы. Я — не в Китае сделанный, моя цена выше…

Мда… Уникальный артефакт. Мальчик из будущего. С редкостной нарезкой и начинкой. Идиот.

Жизнь, конечно, уму научает. Но не на все случаи. «Само-продажность» можно кусочками серебра мерить, а можно формулировкой феодальной клятвы. Если «в отца место», то я, типа, с наценкой. Типа «эксклюзив ручной работы», или чем там князей делают.

— Благодарствую, распресветлый князь Андрей Юрьевич, за заботу твою душевную. Только оно мне… без надобности. В церковь я не пойду и тебе присягать не буду. Я тебе, брат мой Андрей — никто. Не брат, не князь, не Русь. Хрен лысый зарубежный с бугра приволжского. Сосед. И ты мне… аналогично. А за так толпу из себя строить, что бы пусто место не видать было, да гляделки с безделки таращить… Из ребят своих пришлю — пущай позевакничают. А у меня дел много, неколи.

Тю! А ты не знала? И чему ж вас учат-то? Не было меня на коронации первого русского царя. Где-где… И пошутил… В Порубе Киевском я обретался. Там иные дела… разбирать пришлось.

Чарджи и Николай ободрали Бастия до… нет, не до трусов — их тогда не носили. Но близко. Восьми его джигитам отрубили головы. Там же, на Бабьем торжке. И ещё бы посекли, но прискакал Попрыгунчик, кинулся к Боголюбскому выручать своего приятеля. Андрей — послал. Далеко-далёко. И ещё отдалённее. Тогда смоленские главный калибр в ход пустили — Благочестнику пришлось явиться, просить да кланяться. Боголюбский… соблаговолил — Ростиславичи присягнули. Бастий остался цел, его пришлось убивать позже, картинка всеобщей взаимной резни чуток отодвинулась.

Унижение Бастиевой чади, казни пойманных чудаков с краденным, навык мечников Салмана, присоединившихся в «вытрясюнам», «вдумчиво пропускать сквозь пальцы» чужие хотули — произвели впечатление. Торки, печенеги и ковуи чуть не молились на Чарджи:

— Настоящий! Инал! Прямой потомок Огуза! Ябгу-каган!

Все присяги были принесены. Правда, из «земцев», из пятидесяти городов, осталось тридцать. Почти все из Залесья. Остальные… попрятались. Ни времени, ни возможности дожать не было. Пока. Но прецедент создан, было объявлено: кто за 12 месяцев от сего дня не присягнёт Государю — изменник.

Там много чего было. Всякого. У Михаила Смоленского в самый торжественный момент живот прихватило. Бедняга выскочил на минуточку, в темноте не разобрал, полез к Святой Ольге в её домик с шиферной крышей. Хорошо — охрана под белые ручки взяла да недалече пересадила. Народ ржал до… Да. Правильно поняла — по утру от всех хибар вокруг Десятинной дерьмом несло. Виноват, передвижных сортиров не предусмотрел.

Уже рассвело, когда Первый Государь Всея Святая Руси выехал из ворот Феодорова монастыря с перекошенными створками. Поклонился толпе, придерживая на голове деревянное влагалище «Шапки Мономаха», и провозгласил:

— Да пребудет Святая Русь в милости Господней, под покровом Царицы Небесной. Мир вам, люди русские. Идите же по местам своим и творите дела добрые.

Народ обрадовался. И кинулся. «Творить добро по всей земли». Такое вытворяли…! И я тоже. О чём далее скажу.

Говорят: «венец — делу конец». Здесь правильнее: «венец — делу абзац». В смысле: перевод строки. Хотя, судя по нашим делам — начало. Новой главы в истории Руси.

Дежурным офицером был Брусило. И он был очень испуган. Боевой командир, а смотрит совершенно растерянно. Мальчишка, факеншит! Будто расплакаться собирается.

Я ночью видел его в бою — абсолютно спокоен, даже радостен. Подумал, было, что это он за нас испугался: все в крови перемазаны. Но когда он доложил:

— В расположение выполняются работы согласно распоряжениям. Но… госпожа старший сотник… э… старший советник… заперлась и плачет. Эта вот…

Тут уж и я перепугался.

«Заперлась»… Где в русской боярской усадьбе можно запереться? В сундуке? Вышиб дверку в её чуланчике вместе со щеколдой.

На Гапе не было лица. Одни слёзы. По красному, мокрому и уже опухшему. Увидела меня и ещё пуще. Обнял, начал успокаивать. Она ткнулась носом в мой кафтан с кровавыми пятнами по груди и опять. Не говорит, воет, трясётся, икать начала. Начал отпаивать — она воды глотнуть не может. И сердечко под рукой молотится запредельно. Через четверть часа всё-таки согрелась у меня на груди. Поотплёвывалась от отвара кровохлёбки.

А где я здесь пустырник найду? — Успокаивающее на войну не берут. А кровеостанавливающее — обязательно.

Наконец, смогла сказать:

— Ка-катеньку. В По-порубе. Убили-и-и…

Как оглоблей. Из-за угла по голове.

Допил её отвар.

Выпил спирт, который ей притащили.

Не, не светлеет.

Блин! Уелбантуренный факеншитно!

И чего делать?

С Гапой говорить бестолку. Пойду-ка я, посмотрю-ка. Как же эдакое могло…

Она опять в слёзы, не пускает, цепляется.

— Не уходи!

Совсем Гапушка… рассыпалась. Понятно: Катерина ей многие годы всем была. Сестрёнкой младшей, госпожой, воспитанницей… Солнышко, вокруг которого вся жизнь годами крутилась. Гапа по ней столько скучала, вспоминала. Так радовалась, когда Катерина сыскалась, так рвалась сюда…

— Надо, Гапа. Хочу знать. Что да как. И — кто.

«Хочу всё знать»? — Нет. Не хочу. Чтобы было — не хочу. А что было — должен. Чтобы — не было.

Когда рассвело в город прибыли мои вспомогательные службы. В частности, Ноготок с подручными. Тема обговаривалась заранее, дали силовую поддержку, и он отправился в Поруб. Смысл понятен: там тати да душегубы, выпускать их в город… имеет смысл только в определённых условиях. Так-то, для грабежей и убийств и нас, в смысле: воинства православного, достаточно.