В Бирюк - Венец [СИ]

Мой глав. купец оказался прав: толпы вятших потекли к Западному дворцу ещё затемно. Андрей такого массового шевеления, пыхтения и задушевного матерения под своими окнами не выдержал.

Поспать не удалось — займёмся делами. Поздравляльщики повалили валом.

Чуть позже, уже по солнышку, пошли и князья с епископами.

Забавно: обычно в таких мероприятиях первыми — первейшие.

Ну, там, свадьба. Топ-топ, брачующиеся «на лихом коне» и «Свадебный марш» Мендельсона. Или наоборот: герой всего впереди на катафалке. И снова марш Мендельсона, но — «Похоронный».

Тут получилось наоборот: чем выше себя почитает вельможа, тем позднее он являлся. Я этого не знал, но получилось выразительно. Вот колокола на церквах вызванивают, а вот я со свитой в Софийские въезжаю.

Народу полно. Но ни вчерашнего мордобоя, ни давки утренней — на крыльце уже нет.

Факеншит! Государственность крепчает прямо на глазах! Бардак меняет формы и перетекает в тёплые, закрытые помещения.

Ну, Ванюша, пойдём с Государем Всея Святыя Руси поручкаемся.

Последнего, как я помню, в Екатеринбурге в подвале… А вот самый первый… Да ещё альтернативный…

Не как вы подумали, а в истории.

— С шапкой тебя, государь, с Мономаховой. Говорить красн о я не мастак, поэтому по-простому: я рад. Очень. За тебя, за себя, за Русь Святую. И сочувствую душевно. Тяжёлый крест ты на себя взвалил. Тяжкий. Но печалиться не будем, а помочь, чем могу — попытаюсь.

Святорусская мичпуха, как в прямом смысле — рюриковичи, так и в переносном — вятшие вообще, напряглась. Так не делают. Есть стандартный, повторённый сегодня многократно, аж до тошноты, канон:

— Мы так рады! Мы за тебя и затебее! Помоги, солнце ясное, с нуждишками нашими.

Восхваление, обещание повиновения, просьбы о милости.

Конечно, звучала масса вариаций. Но суть в рамках канона. Оно же — вежество, оно же — пристойность, оно же — разумные благородные речи. Не моё.

Соболезнования по поводу коронования? Обещание помощи по возможности? — Крайняя степень наглости. Дурень плешивый. С глузду съехал от лицезрения. Хам, невежа и этот… «медный лоб» с чем-нибудь оловянным.

Меж тем я продолжал, велеречиво и издалёка:

— Русь Святая просторами своими славится. От края до края скакать — не доскочишься. А Государю надобно всё видеть, за всем доглядывать. Хозяйский глаз — алмаз. Государь — Руси хозяин. Ему должн о далеко глядеть, за окоём небесный заглядывать. Отчего позволь преподнести тебе небольшенькое в этом тяжком деле, во за всей Руси доглядании, вспомоществование. Николай, подай торбу.

Мда… Как пожилая дама контролёру билет трамвайный предъявляет.

Взял торбу — вынул чехол. Золотом шитый, с «пьяной рюмкой».

Снял чехол — вынул футляр кожаный. Потёрт малость, но другого нет.

Открыл футляр — вынул трубу.

Взял трубу — снял крышечки.

— Вот, государь, трубка смотрительная. Сюда смотреть — дальнее ближним видится.

Андрей с недоумением разглядывал поданный ему аппарат.

Факеншит! Сейчас опять звереть начнёт. От непонимания, от публичного выставления дураком-неумехой. Пришлось придти на помощь. Подойти вплотную, от чего кыпчаки охраны по бокам трона сразу схватились за сабли.

— Вот это — к глазу приложи. Спокойно. Вот так. Не закрывай глаз. Не дави. Направь куда смотреть хочешь. Вон, на боярина. Рукой придержи. Не дёргай. Тут покрути — больше-меньше. Смотри, чтобы не расплывалось. Не маши сильно — дурно станет. Спокойно. По чуть-чуть.

Андрей, несколько вспотевший, глядя в трубу на одного из бояр, стоявших вблизи, вдруг произнёс:

— Слышь, Борька, ты с кого шубу снял? У тебя ж серебра, чтобы изумруды в пуговицы поставить, отродясь не было. Да и ныне не густо: третья пуговица — стекло, не камень.

Боярин, смущённый внезапно обнаруженной подделкой, густо покраснел и начал оправдываться:

— Я… эта… государь… живота не щадя… меча не выпуская… в голоде-холоде, в трудах ратных…

— Вижу. Ты пуговицы-то с шубы срежь, замени камни на стекло. Издаля не видать, а тебе вотчина купится.

Отнял трубку от лица, покрутил, погладил.

— Забавник ты, Ванюша. Вечно у тебя диковинки да небывальщина. Ну, сказывай, чего просить себе хочешь.

Та-ак. Как бы это помягче… так послать, чтобы самому не пропасть…

— Себе, государь? Мне наибольшая милость твоя — твоё и Всея Руси процветание и благоустроение. Будь удачлив. В себе, государь, в делах, в народе твоём. Пусть щастит тебе Богородица. Сиё и есть для меня самая великая милость твоя. Об одном этом и прошу.

Народ в зале взволновался, зашушукался:

— Это ж как ловко плешивый-то подлизнул, подластил. Ишь ты, ничего, де, ему для себя не надобно. С одной с удачи государевой сыт будет. Чтой-то он, видать, и вовсе несуразное у государя выпросить тщится.

Андрей смотрел зло, недоверчиво.

Человек, которому ничего от властей не нужно, вызывает у властей подозрение. Крючка нет. За которым подцепил и дёргай. А ежели этот… незакрюченный — хвостом вильнёт? Мыльк — и нет его. Да ладно, коли в глубину, а ежели к ворогу?

Боголюбский поманил пальцем слугу. Все внимательно понаблюдали за упаковкой моего подарка. Крышечки — на трубочку, трубочку в чехол. Нет, неправильно. Вынуть из чехла — положить в футляр. Футляр — в чехол, чехол — в торбу…

— Чегой-то я притомился. А пойдём-ка, воевода, прогуляемся. Проводи-ка меня. До отхожего места.

Андрей тяжело поднялся с трона. Парчовая, шитая золотом, шуба, цепь «аравийского золота» на шее, бармы на плечах, шапка Мономахова с деревянным влагалищем на голове… Таскать всё это на себе…

«Южный крест» верно пишет:

Тяжела. Даже просто в килограммах.

Всё верно: вороньё по городу криком кричит, колокольни не в лад колоколят. А иконы всегда темнеют, при любой власти, свойство у них такое.

Опираясь о высокий, резной, изукрашенный драгоценными камнями и золотыми узорами, посох, скособочась, подшаркивая подошвами, Андрей двинулся к двери в задней стенке. Два владимирских гридня, стоявших возле неё, распахнули и поклонились.

Мне пришлось наклониться, проходя следом: притолоки везде низкие. Едва я сделал шаг за порог, как головка резного посоха резко упёрлась мне в горло. Ухватив другой рукой кафтан у меня на груди, Андрей зашипел в лицо:

— Ты мне невидальщинами своими глаза не отводи! Что с делом нашим?

Не сразу сообразил. За последние два дня «наших дел»… Город, вроде, взяли. Боголюбского короновали… Какие ещё у нас дела…? А, факеншит! Он же изволил назначит меня главным по…