В Бирюк - Венец [СИ]

Он тоже озадачен моей безоружностью, непривычностью приготовлений к бою. Поэтому торопится быстрее избавится от неопределённости, непонятности.

Несущаяся машина смерти. Высокий вороной конь, высокий человек в чёрном. Закрытый чёрный шлем со зверской личиной, круглый чёрный металлический щит с чеканными птицами, опускающееся мне навстречу чёрное копьё с поблескивающим наконечником.

Дистанция три десятка метров. Польская гусария в 17 веке начинала атаку пиками с полусотни. Правда, гусары половину дистанции проходили рысью. Здесь меньше и сразу в галоп: берендей торопится.

Бах-бах-бах молотят по камню подкованные копыта. Шых-шых-шых взлетают на каждом скоке полы чёрного халата.

Поднимаю левую руку, чуть сдвигаю обшлаг… Пора.

Пук. Девятимиллиметровый шарик из пукалки, спрятанной в рукаве, улетает в грудь придурку.

А вы что думали? — Я же знал куда шёл.

Ну вот и всё.

Факеншит! Итить меня многозарядно!

Отнюдь.

Пуля бьёт Бастия в грудь. Прикрытую щитом. Рикошет. Щит чуть наклонён, снаряд с визгом уходит куда-то в сторону и вверх. Удар сильный — его отбрасывает в седле, копьё вздёргивается вертикально, конь сбивается с шага. Но, блин, он остался на коне!

Я, в первый момент, решил, что Бастий уже покойник. Просто пока не падает. Пропустил коня с откинувшимся на круп всадником мимо себя. Конь отбежал шагов на двадцать и встал. А Бастий… поднялся в седле, потряс головой, развернул коня… и снова пришпорил его, вновь опуская копьё.

Горец степной. Хайлендер с берендейщины. Мать его…

Как-то у попандопул, да и у авантюрников, подобное — крайняя редкость. В смысле: выстрелил и не попал. Или — попал, а тот не понял. Или — пронзил, а тому хоть бы хны. Или — рубанул, а рубленный оборачивается и спрашивает:

— Ты чего?

А ведь это типовые ситуации. Куда более частые, чем «раз — и наповал».

В первый раз он оставлял меня довольно далеко вправо от линии атаки, отведя руку с копьём в сторону, так, чтобы подцепить меня. Теперь он гнал коня грудью на меня, чтобы стоптать.

Я люблю коней, у него очень хороший конь. Красивый, породистый. Дорогой. Но своя голова дороже. И я вогнал чугунный шарик прямо в распахнутую конскую пасть, в белые крупные зубы верхней челюсти под вздёрнутой на вздохе губой.

Конь закричал и улетел.

Когда коням больно — они кричат. Страшно.

От удара у коня дёрнулась голова и сам он, выворачивая вбок шею, отпрыгнул в сторону, наклоняясь и изгибаясь корпусом, скрежеща подковами по обледенелому камню.

Бастий ещё мгновение стремился ко мне копьём, наклоняясь вперёд и вбок.

Достать.

Дотянуться.

Ненависть, жажда уничтожения меня, заставила лечь на гриву коня, вытянуться в струнку, ещё чуть-чуть…

Потом он попытался выдернуть ноги из стремян, но не успел. Конь и всадник рухнули на мостовую. Конь перекатился через седока вверх ногами на другой бок и принялся дёргаться. Чёрное пятно всадника с торчащими в разные стороны конечностями и оружием, замерло на белом, подёрнутом ледком, камне.

Я подошёл ближе. У коня горлом толчками выплёскивала кровь, он пытался шевелить конечностями, по крупу временами пробегали волны судорог.

Всадник тоже вдруг начал шевелиться, подтягивать руку к голове.

Я аж испугался. Ух и живучи же аборигены. Итить их регенерационно.

Ухватил за оказавшееся сверху копьё, дёрнул. Не отдаёт. Ну и не надо. Хват ещё крепкий, а силы в руках нет. Вздёрнул повыше копьё вместе с держащей его рукой и, примерившись, вогнал со всей силы в ротовое отверстие личины. Железо скрежетнуло, упёрлось. Толчок сильнее — пошло.

Тело дёрнулось, выгнулось, затряслось в судороге. Опало. Пальцы, державшие древко копья, разжались.

Всё? — Удостоверимся. Чуть оттянул копьё и снова, с ходу до упора. Да, теперь, кажется, насквозь.

Кстати. А что зрители? Почему я не слышу аплодисментов и криков «бис»? В смысле: повтори на ком-нибудь ещё. Молчат. Реакция публики — как при поединке Янки с сэром Саграмором. Не поняли.

Оглядываю толпу, выцепляю взглядом кучку своих.

— Достояние побеждённого принадлежит победителю. Мертвяка ободрать. Вместе с конём — в расположение. Покойника на ледник, коня в котёл.

— Зачем покойник-то тебе?! Тоже варить?!

У кого-то всё-таки рефлексы сработали, вопрос за зубами не удержался.

— А разве берендеи не будут выкупать тело своего бедоносного князя?

Народ оглядывается на кучку джигитов из «Бастиевой чади». Но тема несколько сложнее: на Роси несколько кланов берендеев. Все ли они «впишутся»? У берендеев ныне раскол по «политическим причинам»: одни «держат руку» волынских князей, другие, как Бастий, выбрали иную сторону. Теперь будет раскол и по «финансовым основаниям».

Зрители аж кипят от любопытства. Но главный вопрос осмеливается задать только тот, кому на общее мнение наплевать, за общим столом не сидеть: Глеб Андреевич прибежал.

— Иване, а как ты его? Ну, чем? Это чудо явленное? Богородица сподобила?

— Ну что ты, княжич! Чем? Ты ж видел — копьём. В дырку в личине.

— А… а чего конь у него упал?

— Так кони постоянно падают. Это ли чудо? А тут ещё и подковы скользят. Камень.

Я для наглядности стучу каблуком по плиткам мощённой площади. Глебушка ошарашенно смотрит на меня. Потом присаживается на корточки, ковыряет наледь на плитках площадки. И правда — скользко.

Пантелеймон подаёт снятые временно атрибуты. Затягиваю портупею, пояс. Шлем подцепить…

Найдутся чудаки, которые скажут, что это было убийство. — Да. Смерть этого человека была моей целью. Как моя смерть — его.

Скажут, что я нарушил правила. — Нет, правила «божьего поля» на Святой Руси не оговаривают используемого оружия.

Возопят, что я поступил нечестно. — Повторю: честь средневековая для меня — свойство противника. Которое следует знать и использовать для его уничтожения. Для меня человек, убивший моих людей — навроде таракана: хлопнул тапком и смёл в угол, чтобы под ногами не хрустело.

Следствием этого поединка было утверждение всеобщего убеждения, уже присутствовавшего и постоянно подтверждаемого то смертью Жиздора, то взятием Лядских ворот, о том, что Зверь Лютый — Колдун Полуночный. Отсвет этого пал и на моих людей. Многие поопасались спориться с ними.

— Главный-то у них… того… колдун.

— Да они и сами таки! Гля: одеты не по-нашему (в серое, единообразно), ходят не по-нашему (два любых моих бойца всегда ходят в ногу, всё остальное святорусское воинство так не умеет), говорят не по-нашему (долгие разговоры, «ритуальные облаивания» у меня давятся). Может, они и сами… ну, насчёт волшбы… Да ну их нах…!

Кажется, с десяток обычных ссор, переходящих в стычки между воинами, не случилось из-за этого и других повышений «рейтинга» моих бойцов. Что, учитывая манеру ответа, привычную для моей молодёжи, сберегло десяток жизней.