В Бирюк - Венец [СИ]

Ни он, ни я не сформулировали прямо простую, понятную обоим мысль: я могу в любой момент убить его.

От меча он отобьётся. Поэтому и таскает с собой постоянно свою святую железку. Он знает, умеет, готов. К мечному бою. Он — отличный мечник, и это защищает его. Главное: создаёт ощущение защищенности. А против меня он «голый». Беззащитный. Давно. Он думает — всегда. Во время наших встреч он вёл себя жёстко: давил, угрожал, пытался зарубить… Я мог убить его? Для самосохранения? Вот таким невиданным оружием? — Похоже, что мог. Но не сделал этого.

Почему? Богородица не дала? Попыток-то не было. Значит, она явилась Ваньке и сказала? Как она же явилась самому Андрею и указала место для постройки Боголюбова? Значит, мы оба, в глазах Царицы Небесной — сходны? Милостники Богоматери?

Андрей вбил в Её икону сорок фунтов золота, строит соборы, вклады богатые делает, Покров Её прославил в сочинениях, добился установления праздников в Её честь… А Ванька? — Чем он благоволение Заступницы заслужил?

Три, даже не идеи, а, скорее, ощущения, чувства сдерживали Боголюбского в отношении меня, заставляли избегать резких, враждебных, «самодурных» решений.

1. Очевидное, проявляющееся в «особой милости Богородицы», душевное сродство.

2. Неизвестный, непонятный ему, но — «великий подвиг», свершённый или свершаемый мною «во славу Ея», как обоснование «милости».

3. Вдруг пришедшее осознание, что он «жив лишь по милости моей». Эта беззащитность, зависимость от моей «доброй воли» пугала. Страх переходил в бешенство. Пламя которого гасилось опытом, предысторией: «мог, но не убил». Значит, и впредь не «ударит в спину».

Новый уровень доверия установился не мгновенно, уже этой же ночью он был подвергнут серьёзному испытанию.

Повторю: именно отношения с Боголюбским были в тот момент наиболее важны. Куда важнее производства «военного бетона», начавшихся работ по взрывчатым веществам или изменения речного транспорта на Волге.

В трапезной было шумно, душно и пьяно. Я скромно доложил на ухо Искандеру последние новости от «верховного» и, воспользовавшись отсутствием за столом князя Михалко, подсел к его брату.

— Здрав будь, князь Всеволод. Хочу тебе вещицу одну дорогую показать. В какую бы цену ты её купил?

Всеволод, заглядевшийся куда-то в сторону, поворачивается ко мне. Благостное пьяненькое юное личико в обрамлении чёрных кудрей вразлёт. Алкоголь замедляет реакцию, и я вижу неторопливо сменяющие выражения недоумения, неприязни, маску официального высокомерия аристократа.

— Я не жид на торгу, чтобы цену на прикрасы тебе сказывать.

— А ты глянь, может и скажешь.

Ещё до моего ответа он опускает взгляд и сразу отшатывается. Узнал. Тянется руками. И сразу отдёргивает, когда я сжимаю серьгу в кулаке. Глядя мне в лицо, постоянно намереваясь взглянуть на мою ладонь, и тут же останавливая себя, произносит:

— Бронзовяшка. Дешёвка. Ногата в базарный день. За две возьму.

Факеншит. Переоценил.

«Там, где недостаёт ума, недостаёт всего» — сэр Джордж Сэвил? — Не будьте столь категоричны. Имейте снисхождение. К детскому пьянству.

Всеволод Большое Гнездо по летописям производит впечатление умного серьёзного человека. Способного придумать свой многоступенчатый план и расколоть план противника. Почти полвека он будет (в РИ) одним из четырёх главных игроков в «Святой Руси». А тут — детский лепет. Он что, реально думает, что я серьгу случайно нашёл и случайно же к нему с ней пришёл?

— Не, княже. Плоха твоя цена. Государь поболее даст. А уж с рассказчиком впридачу, со сказочником рыжим…

— Ыгх… Сколько? Сколько ты хочешь?

«Гречники» на «Святой Руси» — название купцов-греков. Типаж… негативный. Льстивые лгуны, обманщики. Об Антонии Черниговском в летописи сказано: обманул, преступил клятву, «ибо был он грек». Андрей применяет это название к своим братьям, сыновьям «грекини», греческой царевны. Но, похоже, княжичи — «гречники» не только по происхождению, но и по манерам.

— Поедем, княже, ко мне. В баньку сходим, грехи наши смоем, поговорим без спешки. И без ушей лишних. Или ты хочешь, чтобы я эту серьгу на торг вынес? Рассказал что да откуда? Хорошо ли это? Давай уж тишком-ладком. Погреем парком, сбрызнем кваском…

— Не… я не…

Он судорожно оглядывается, ищет кого-то глазами.

Забавно: племянники — сидят рядом, Попрыгунчик — на месте, но Всеволод ищет, похоже, брата. Не повезло: Михалко нет в зале — то ли проблемы со здоровьем, то ли пошёл насладится видом мёртвого обидчика. Да, в конце концов, может у князя пищеварение заработать?

— Пойдём, пойдём.

Я, стараясь не афишировать, тяну княжича из-за стола. Если он сдёрнет скатёрку с посудой, ухватится за плечо сидящего рядом Безокого… да просто заговорит громко… Нет, сопротивление сломлено. Его собственным страхом огласки. Ещё вяло, то и дело оборачиваясь, останавливаясь на каждом шагу… пошёл.

После объявления о завершении банкета публика толпами устремляется на выход. Кто-то допивает оставшееся, кто-то, уже на ногах, договаривает. Если бы все сидели, то я бы его не вывел. Но в этот момент, когда масса народа переходит из одного состояния в другое, совершая вполне броуновское движение…

Твен в «Личных воспоминаниях о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря» упоминает эпизод, когда Жанну перехватывает, по дороге к дофину, вражеский отряд. Будущая Орлеанская Дева успешно дурит противника, но не спешит ускакать:

«Ехать шагом через строй вытянувшейся во всю длину и смутно видной вражеской колонны! Мучительна была эта минута напряженного ожидания, хотя она и пролетела быстро. Лишь только неприятельский рожок протрубил „спешиться!“, Жанна отдала приказ ехать рысью… Если бы мы помчались мимо шеренги, пока не был дан знак спешиться, то любой человек из их отряда мог бы потребовать у нас пароль; теперь же все видели, что мы отправляемся в назначенное место согласно предписанию, и нас пропускали беспрепятственно».

Так и я вёл Всеволода через толпу шагом, поддерживая и придерживая, вовсе не рысью.

Кинувшиеся, было, к князю его слуги были им, по моему настоятельному совету, мановением руки отправлены домой, дровни, куда уже загрузили коня Бастия и самого покойника, быстренько освободили для нового пассажира и, оставив часть команды искать другие сани, мы, наконец-то, рысцою отправились ко мне в расположение.

Всеволод был в смятении. Поездка по свежему воздуха выветрила хмель из его головы, но не избавила от растерянности. Периодически он довольно глупо, по-детски пытался дёргаться. На что я тут же находил отговорки. Типа:

— Я… это… мне надо слугам сказать!