В Бирюк - Венец [СИ]

— Ты знаешь сколько я заплатил Бастию за тебя? Ну и с чего ты собираешься долг отдавать? Или ты полагаешь, что я такие деньжищи тебе, князю-рюриковичу, как юродивому на паперти, подаянием на колени бросил?

Михалко, после захвата, учинённого ему Бастием, просто на коня залезал скалясь от боли. Но сел и поехал.

Задумка не сработала, всё происходило слишком быстро. Вообще, приступ, начавшийся с сечи уже внутри города, разворачивался стремительно.

Вышгородцы вошли в открытые изнутри ростовцами ворота и включились в общий бой. Вот тут Михалко, со слов Всеволода, обратился к нему с вопросом:

— А какая в городе самая дорогая вещица?

На Михалко висит «долг чести» — выкуп его у Бастия. Своих людей у него нет — все слуги от Попрыгунчика. В одиночку пленнику хищение не провернуть. Он спрашивает у единственного близкого человека, своего брата. Тем более, что они союзники: победа Боголюбского представляет опасность для обоих.

Есть вещи дорогие физически. Типа: шкатулка с золотыми монетами. Куда дороже вещи дорогие символически.

Речь об очень большой сумме. Не только о возврате «долга чести». Учитывая присутствие здесь Боголюбского, братья вполне могли ожидать повторного изгнания. В Царьграде… корм дадут, племянники императора, всё-таки. Но быть в нахлебниках, в приживалах и компаньонах… Цены в Византии… Соваться туда без денег — провести остаток жизни в прихожих аристократов, выпрашивая очередную подачку. Они это хорошо помнили по своему недавнему там пребыванию.

Чисто для знатоков. Должностями в Византии официально торгуют. Есть документы этой эпохи, где очередной чиновник платит сумму, кратно превышающую его годовое жалование. Статусность, власть перекрывает кажущуюся убыточность сделки. Но надо сперва заплатить.

Самая дорогая и компактная вещь в Киеве — мощи св. Климента. Ольгин крест, икона Богоматери, другие почитаемые на Руси святыни, для греков особой ценности не представляют. А настоящие деньги там, в Царьграде.

Мощи должны быть в Десятинной. Братья и пошли туда. Собственные и подчинённые Всеволоду Вышгородские гридни (Михалко — пленник, собственного отряда не имеет) вычистили церковь от посторонних, братья сунулись в притвор св. Климента. А там пусто.

— Ап-ап… а где? Нету… И чего ж теперь…?

Потрясение было мощнейшее.

Они не знали, что Антоний Черниговский прежде их успел. Успел спрятать реликвию, критически важную для русского раскола. Примерно в то время, когда братья-князья потрясенно рассматривали пустой притвор св. Климента в Десятинной, я гонялся за Антонием по Софии.

— А это что?

— Варвара Великомученица.

— А ну откроем.

«За неимением гербовой пишут на простой», «на безрыбье и рак рыба» — фольк предлагает ряд решений в сходных ситуациях. Но её же не утащить! Всю…

— Тут он ножик — раз. Сиську ей — раз. Я ему: ты что делаешь?! Святотатство! А он: святость от разделения мощей только приумножается. А нам — безбедное существование до конца жизни.

О ценности уже полтысячелетия окаменевшей, но млеко- и кровоточивой груди Великомученицы, пребывавшей в монастыре в Византии, братья знают.

Тут у входа снова вспыхнул бой. Они погасили свечку, в темноте закрыли крышку и побежали на крыльцо.

— А рыжий?

Я был прав. Всеволод заметил «золотоволоску» на паперти, видел, что тот вбегал в храм. Посчитал, что прирезали или угнали гридни. Потому так перепугался, увидев его живым в моём обозе. Паники добавила моя репутация: «цепной пёс Боголюбского». Т.е свидетель не просто «в живых», а уже «в руках карающих органов».

Зачем?! Зачем этот рыжий «Зверю Лютому»? — Только для проведения следственно-розыскных мероприятий. То, что у меня случаются приступы человеколюбия — даже и в мыслях появиться не могло.

— Где мощи сейчас?

— У брата. Спрятал где-то. Говорит — это наш последний шанс.

Я задумчиво крутил стопку.

Ну вот. Пришла «царица доказательств». И что? Отвезу я всю троицу, включая покойника с ледника, к Боголюбскому. Всеволод чистосердечно покается. Боголюбовские гридни схватят Михалко и слуг обоих князей, перетряхнут их майно. Найдут, хотя не факт, искомое. Братьев вышибут с Руси или постригут в монахи. И станут они символами «борьбы за свободу и справедливость» против «кровавой тирании».

Насчёт пострига — вряд ли. Ближайшее насильственное пострижение русского князя — 1210 г. Рюрика Стололаза, которого я сегодня на пиру видел, вместе с женой и дочерью Предславой, своей первой женой, пострижёт упомянутый уже сын (или не сын?) Жиздора — Роман Подкидыш.

Успешный поход тестя и зятя на половцев плавно перейдёт в банкет по случаю победы, обсуждение итогов и, внезапно, в заточение в монастырской келье. С картинкой пострига в Радзивилловской летописи. А вот этот юноша, сидящий ныне напротив с полными, от страха, слёз глазами, тихонько сдаст Рюрика, своего давнего союзника и друга. Оставит эту, невиданную, со времён бедного Судислава, самого младшего сына Крестителя, выходку Подкидыша без последствий.

Ещё через полтора года Подкидыш попадёт в засаду в Польше и погибнет. Стололаз выйдет из монастыря и в последний, седьмой раз сядет Великим Князем. Киевляне к тому времени его возненавидят, великокняжеский стол, с молчаливого согласия Гнезда, займут потомки Гориславича, черниговские рюриковичи. Стололаза снова сунут в монастырь. На это раз в Чернигове. Где он вскоре и умрёт. А в русской истории возникнет, из-за недостаточности летописных записей, ещё одна маленькая загадка: «О черниговском княжении Рюрика».

Хотя такого быть не может: Любеческий съезд с его «каждый да владеет отчиной своей» поделил Русь между мономашичами и гориславичами.

Их выгонят. Что есть удар по Боголюбскому. Мне придётся перехватывать и как-то… иллюминировать. Тратить на это время, своё и своих людей. Не говоря уж о деньгах. А людей обученных у меня нет. Вот, даже нормально спросить у кого какой шлем был в ночь штурма — некому.

Сохранение их убийства в тайне значения не имеет. Молва — скажет. Это будет второй удар по Андрею. При нынешних раскладах всякая попытка «свержения самодержавия» — беда. Пока на Руси война — белых изб не поставить.

— Г-господине. Господин воевода. Иван Акимович… Ты ж нас не… не выдашь? Я скажу брату — мы поделимся. Третью часть! Там знаешь сколько получится?! Ты и представить не можешь! Не сотни, не тысячи — сотни тысяч! Золотых! Безантов! По здешнему — гривен кунских. Богаче любого князя станешь! На всю жизнь хватит! Лёд сойдёт — я человечка пошлю. Туда, в Царьград. Там есть люди, я знаю! Они столько отсыпят…! Вечным спасением клянусь! Вот!