В Бирюк - Чума [СИ]

Андрей поморщился:

— Купцы — люди вольные. В какую сторону хотят — туда и везут. Мыто платят, где становятся. А тебе, посадник, с городка давать сколь положено. А не сможешь — поставлю нового. Который уговорённое серебро сыщет. С мыта ли, с подати ли, с имения воровского ли… Так своему обчеству и обскажи.

Боголюбскому нужны деньги. Но чтоб без прямого ужесточения «налогов и сборов» — ссориться со своими ныне не время. Более того, повышение доходов суздальских вотчинников ему на руку: проявится в боярских дружинах в княжеском походе. А мытари с посадниками… потерпят.

Мои платежи шли без задержки, доходы от Клязьменских городков он обоснованно поднял. И, как я понимаю, удачный уход «Саксонского каравана» подправил мою репутацию в его глазах.

После совета Андрея не вести дел с Новгородом… продавать туда хлеб — проявить нелояльность. А мои закупки позволяли Суздальским боярам получать привычные доходы. До всех хозяйств на 200 кв. км. Ополья мы добраться не могли, но сто тыс. пудов взяли.

И этого хватило!

Моя оценка: «нужно дополнительно 400 000 пудов», оказалась преувеличением.

Постоянная проблема перфекционистов: хочется всего и с запасом. Паркинсон, например, пишет: «Если для проведения исследования вам нужно 100 мышей, то закажите 203». И подробно обосновывает.

«Всё что может быть испорчено — будет испорчено…». «Что не делает дурак — всё он делает не так».

Поскольку Иван-дурак — наш национальный герой, то «203»… оптимистическая оценка.

Да, мы сдвинули тридцать тысяч эрзя с места. Но это растянулось до зимы: последние группы мятежников, измученные голодом и холодом, выходили сдаваться уже по глубокому снегу. Кормить — меньшее время.

Стоит только тронуть здешних людей, как они начинают дохнуть. Они этим и так постоянно занимаются, но при перемещении… Пятая часть, преимущественно старики и младенцы, умерли.

Уникально щадящий режим. В паломничествах в «Святую Землю», где основная масса паломников — взрослые здоровые мужчины, умирает два из трёх. Про набеги степняков, где 1:10. я уже…

Я переоценил предусмотрительность русских людей. Самые умные поднялись сразу после смерти Ростика. Таких — мало. Другие осознали опасность накатывавшей междоусобицы только после разорения Полоцкого княжества и выжигания Торопца.

«Не знаю, о чём вы тут говорите, но ехать уже пора» — еврейская мудрость. Доходит и до наших. Но — медленно. Кормить меньше.

Я недооценил тот разбег, который взяли собственно наши поселения. Помнил из первой жизни, что «новосёл становится старожилом после восьми лет» и ничего существенного не ожидал. У нас же, из-за стремления обеспечить новосёла «под ключ», возможность (и необходимость) продавать хлеб появлялась раньше.

Первый год село требует хлеб со стороны, на второй — обеспечивает себя само, удваиваясь и утраиваясь в числе жителей и в угодьях, на третий — продаёт. Из основанных в 1165 году «больших» сёл, в 1167 исправно функционировали два. Всего. Но они дали товарный хлеб! И немало.

Если в 1167 году мы свели баланс по хлебу «в притирочку», то в следующем таких «дозревших» селений было уже восемь.

Я говорю о сёлах. Есть пром. посёлки, типа Балахны, которые продовольствие потребляют. Многочисленные погосты. Которые все сначала потребляют. Потом переходят на самообеспечение. Или растут, разворачиваясь в село, посёлок или городок.

Возникшее у меня ощущение панического бессилия перед лицом возможного голода, памятные картинки голодных лиц мещеряков, которых я принял в первую зиму на Стрелке, накладывались на лица моего нынешнего окружения, на ту довольно шумную, безалаберную молодёжную толпу, которая чему-то училась, чего-то делала, клубилась и росла в моём городе.

Они будут голодать и умирать. А я ничего не смогу сделать. Знаю, понимаю, но… «раньше надо было».

«Есть страшное слово — никогда. Ещё страшнее слово — поздно».

Мне не нравится чувствовать себя бессильным, глупым.

Тогда, помимо ярких, «весёлых» дел, типа: а вот мы Скородума разденем, а вот мы воспользуемся «ловушкой для Боголюбского», я уелбантурил ещё одно: внедрение пшеницы.

Факеншит же уелбантуренный! Я Тимирязевку не кончал! Я вообще про агрономию… Очередная область торжествующего наглого невежества. В лице Ваньки Лысого. От отсутствия чего-нибудь разумного иного.

«Внедрение»… Ха-ха! Пшеницу здесь сеют с ещё до-славянских времён.

В Пердуновке пшеница была. Моя молотилка-мельница на дренажной канаве давала пристойную белую муку. Что потрясло аборигенов: «хлеб ситный» — через пол-тысячелетия, «ступенчатый помол» на Руси — с конца 14 века.

С мельницей я извернулся, Домну настропалил, появились у нас «французские булки». Народ сметал… аж за ушами трещало. Роскошь невиданная! «Бабья присыпка». Я про это уже…

Как я радовался, когда Аким притащил на Стрелку пару мешков отборного Пердуновского зерна!

Пшеницы из других регионов (Верхне-Волжский, Рязанский, Эрзянский, Булгарский, Саксинский…) позволили интенсифицировать процесс селекции.

Пшеница — самоопыляется. «Это ж все знают!». Пыльники вскрываются и высыпают пыльцу на собственное рыльце раньше, чем цветок полностью раскроется, и в него получит доступ чужая пыльца. Но если своевременно потрясти… на ветерке… «доопыление» чужой пыльцой.

Коллеги, извиняюсь. Вы насчёт пестиков и тычинок в курсе? Или только «по-человечески»?

Обычно «доопыление» плохо: нежелательное скрещивание. Но для меня хорошо — повышает вариативность, есть из чего выбрать.

После шести лет работы есть уже два сорта. М-м-м… прототипы двух сортов. Ещё бы пару-тройку лет и можно выпускать на поля. Опять — «раньше надо было…». Хотя по сути — очень хороший результат. В 20 в. новый сорт — 6–8 лет. А у меня-то тут ни химикатов, ни механизмов, ни селекционеров… Сами ростим. И пшеницу, и мастеров.

Древнерусская популяция состоит из смеси пшениц мягкой и карликовой. Ни по урожайности, ни по устойчивости не превосходит рожь. Но получив, нежданно-негаданно, Арзамасские степи было бы глупо пройти мимо такой возможности. Если возделывают веками от Ладоги до Олешья, то вырастет же! А для туземцев белый хлеб — богачество. Да и белка там больше.

Звучит… умозрительно-повествовательно. Типа: посидел-подумал, махнул правым рукавом:

— Расти пшеница большая-пребольшая, — в носу поковырял, махнул левым:

— И побольше.

И тут она, «по щучьему велению, по моему хотению», из всех дыр разом и попёрла.

Ага. Потаня криком кричал, когда я начал от него требовать. Терентий, обычно присутствующий при наших разговорах, дёргал рубленным лицом и злорадно усмехался: