Фрэнк Герберт - Машина бытия

Никки резко вздохнул. Именно такой реакции он и ожидал.

Она заговорила, и тон ее был обвиняющим:

– Но там была какая-то неисправность, и вы это поняли. Как?

Ответ вдруг явился сам собой, как будто он обдумывал его всю ночь. Я знал, потому что знала она. Но она скрывает это знание даже от самой себя. Но она знала.

Если какая-то вещь была истинной и красивой, он распознавал ее. Ложные и безобразные вещи еще больше выдавали себя. Но ему пока не приходилось разбираться с этой своей способностью в таком контексте. Это было тяжкое бремя, это было трудно, как смотреть на вывернутые внутренности.

Она не отставала:

– Как?

– Меня этому учили. Это у меня…

Заработала система оповещения:

– Там! Никки! Время вылета!

Она уже была на полпути к выходу, когда он поднялся из-за стола. Медея воспитала в старых колонистах невероятную быстроту реакции, которая не вязалась с комфортной медлительностью жизни на Корабле. Никки догнал Там в коридоре, и они трусцой побежали к выходу по пустому коридору.

«Время вылета».

До Никки только в этот момент дошло, что сейчас состоится его первый выход в дикие, непредсказуемые природные условия Медеи. И это после одного дня обучения – скомканного обучения, по ходу которого многие вопросы остались без ответа, а некоторые были просто встречены в штыки. Смысл послания Медеи был ему теперь ясен: все, чему он здесь научится, будет зависеть только от него самого, от его способности понимать свои ощущения. Это понимание воодушевило его. Именно это и должен делать настоящий поэт: он быстро узнаёт, как перестать задавать пустые и бестолковые вопросы, и начинает придирчиво наблюдать все и всех, кто окружает его.

Там вышла в люк, над которым красовалась надпись «ЗАЛ ГОТОВНОСТИ». Она запыхалась ничуть не больше, чем Никки, и с удовольствием отметила, что юность Никки не давала ему никаких преимуществ перед ней. Но ее тревожила его способность видеть вещи, ей недоступные. Эта способность сильно ее пугала.

– Голос, который мы слышали в динамике, – это голос Тома Рута, – сказала она. – Через минуту вы с ним познакомитесь.

Никки молчал, сосредоточенно думая. Его молчание расстроило Там.

– Рут превосходный пилот и очень умелый лабораторный экспериментатор, – добавила она.

– Вы защищаете его так, как будто я его в чем-то обвиняю, – сказал Никки. – Почему?

Она от растерянности моргнула.

– Рут превосходный хирург-цитолог, биохимик и метеоролог. Его не надо защищать. Я просто вас предупредила. Он мало говорит, но если он говорит, то слушайте.

Она щелкнула замком и вошла в Зал готовности; Никки тотчас вдохнул воздух Медеи. Этот воздух отличался от того, который он вдохнул вчера во время своей короткой вылазки: пахло озоном и смазкой, но была в этом запахе и неизбывная сладость, густая и ароматная. Легкие просто упивались этим воздухом. За восемнадцать лет его организм был подготовлен, воспитан и выдрессирован так, чтобы беспрепятственно контактировать с переменчивой экологией Медеи. Горечь у Никки ассоциировалась с враждебностью, и теперь его бодрила эта ароматная сладость.

Он последовал за Там и почувствовал, что тело его напряглось, готовясь к неизвестности. Они вошли в помещение с низкими потолками. Впереди не было стены. Этот выход вел прямо в ангар, и внимание Никки тотчас же привлек огромный щит, висевший под потолком ангара. На щите была видна огромная буква I высотой в два человеческих роста. Цифра светилась ярко-красным цветом.

Никки знал этот сигнал. Сильная радиация. Активны оба солнца.

Там взяла его за локоть и повела к ближайшей, правой стене, к небольшому выходу. У выхода располагались шкафчики. На одном из них была надпись. Ему показалось странным прочитать свое имя. На шкафчике было написано «Никки». Надпись выглядела чужой и неуместной.

– Скорее! – поторопила его Там.

Он засомневался, что когда-нибудь сможет привыкнуть к местному темпу жизни. Он открыл дверцу и прочитал укрепленную на внутренней стороне инструкцию по обмундированию первого типа: было необходимо надеть полевые штаны, защитную накидку с капюшоном, очки, перчатки. Перчатки подошли по размеру, словно вторая кожа. Неудобство причинили только очки. Они были темными, и мир вокруг Никки сразу потускнел, превратившись в смутные контуры. Он сунул очки в карман накидки.

– Эй, поэт!

Это был голос Там, стоявшей у соседнего шкафчика.

– Да?

– Поспешите. Взлет меньше чем через три минуты.

– Отчего такая спешка?

– Новые вспышки. Сегодня цветы раскрылись слишком рано.

– Но разве мы…

Он услышал, как хлопнула дверца шкафчика, а затем быстрые шаги Там. Она не стала продолжать казавшийся ей праздным разговор.

Никки последовал за Там в ангар, застегивая на ходу накидку. Он сделал это в тот момент, когда, словно металлические челюсти, разошлись горизонтальные створки ворот. Никки охватило неведомое ранее благоговение. Там, внутри, покрытый пятнами и зазубринами, но мощно и ровно гудевший, висел их флоутер, четко выделяясь на фоне облаков. Какие цвета! Утренний свет двух солнц играл красными, пурпурными, серебристыми… янтарными… оранжевыми тонами.

Часовые у входа оглядывали окрестности, и, когда Никки собрался выполнить очередную инструкцию Там, он заметил в тусклом свете мелькнувшую тень демона. Часовой вскинул ружье, выстрелил и опустил ствол. Его движение слилось с мельканием тени. Никто из остальных часовых не обратил на происшедшее ни малейшего внимания.

Какая потрясающая быстрота реакции у этих людей!

Никки продолжал думать об этом, входя вслед за Там в ангар. Теперь его внимание было снова приковано к флоутеру. Он занимал почти все свободное пространство, а сам ангар имел длину не меньше пятидесяти метров. Красно-оранжевая оболочка аэростата приникла к потолку, подсвеченному снизу огнями светильников. Кабина, представлявшая собой корзину с прозрачными выпуклыми стеклами, касалась пола. Она колебалась из стороны в сторону, словно скаковая лошадь, которой не терпится броситься вперед.

– Рут, – произнес голос Там.

Никки оторвал взгляд от мешка аэростата и строп. Там просунула голову в окно кабины. Потом она отступила назад, и в проеме окна появилась голова мужчины: рыжеватые, начавшие седеть волосы, быстрые проницательные глаза. Лицо и, наверное, тело были худощавыми и подтянутыми. Никки поразил тот факт, что в лицо Там называет директора Рутом, а за глаза, когда его нет, Томом.

– У нас нет времени на инструктаж и прочую ерунду, – сказал Рут. – Полезайте в кабину, оба.

Это был голос человека, воспитанного на Корабле. Все было произнесено сухо, без лишних эмоций.

Никки последовал за Там в кабину гондолы. Металлические края люка были холодны: это чувствовалось даже сквозь перчатки. Внутри было сумрачно и тесно. Рут уже пристегнулся к креслу в фонаре кабины. Там пристегивалась на сиденье слева от Рута. Никки посмотрел на консоль и понял, что консоль, находящаяся справа от Рута, – это точная копия панели, на которой он тренировался накануне. Он скользнул на сиденье и закрепил ремни вокруг плеч и пояса.