Фрэнк Герберт - Машина бытия

Однако отвлечь Никки ему не удалось.

– Какие странные вещи?

Она заметила недовольство Рута и немного поколебалась, прежде чем ответить:

– После поедания оболочки эти твари становятся абсолютно непредсказуемыми. Они перестают бояться других хищников, начинают бесцельно носиться по кругу, не обращают внимания на потенциальную добычу.

– Мы подозреваем, что в оболочках содержатся какие-то галлюциногены, – сказал Рут.

– Явление божества, – сказал Никки. – Прозрение.

Рут пожал плечами.

– Старые особи предпочитают дрейфовать над водой и на сушу направляются только для того, чтобы атаковать колонию, – задумчиво произнес Никки.

– Они также могут поднимать из воды разных животных, а потом бросают их с высоты, – сказала Там.

Никки удивился:

– Они не едят животных?

– Во всяком случае, мы этого не видели.

– Мы ни разу не видели, чтобы они что-то ели, – сказал Рут.

– Хорошо, Никки, скажи, что случилось с тобой там, над цветами? – спросила Там.

Она собирала и анализировала данные и чувствовала недовольство Рута.

– Я не могу внятно это объяснить. Думаю, что паника газовых сфер оказалась заразительной. И для меня тоже.

– Но откуда мы знаем, что это не цветы заразились твоей паникой? – спросил Рут.

– Я сказал то, что я думаю. Я не стал бы говорить неправду.

Говоря это, Никки вдруг ощутил, как внутри него растет что-то – таким ощущением всегда сопровождалось его поэтическое озарение. Они играют с ним в вопросы и ответы! Он чувствовал какую-то извращенность в способе этой игры, но форма была сохранена – суть формы. Не хватало только адекватного языка.

Что он знал о цветах?

Оболочки растворялись… грязь в воде исчезала. Смертоносные демоны суши пожирали их и… что? Галлюцинации? Прозрение? Цвета! Шары меняли цвет, когда начинали свистеть и лепетать. Даже в состоянии паники они меняли цвета.

Теперь он по-новому взглянул на Там: белые волосы, прозрачная кожа – изменить цвет и стать медейцем.

– Вы оба мне лгали, – сказал Никки.

Лицо Там залилось румянцем.

Рут заметил эту невольную реакцию и поморщился:

– И поэтому ты не хочешь говорить нам, что с тобой там происходило?

«Я заслужил это», – подумал Никки. Он задумался, почему он не хочет рассказывать им о том потустороннем видении, какое посетило его тогда, во время паники. Он снова припомнил ту картину. В ней несомненно был какой-то скрытый смысл, что-то фундаментальное. Флоутер должен был быть… объектом почитания, уважения. Его нельзя атаковать. Но он… опасен… он смертельно опасен. От такого предмета надо убегать. Ты вынужден от него убегать.

Вынужден!

– С помощью водорода вы останавливали атаку, – сказал Никки. – Но этим вы не предупреждали панику.

– Они перестали подлетать близко к нам, – сказала Там. – Паника начиналась на все большем и большем расстоянии…

– Там! – Рут уже не скрывал своего раздражения.

– Мы должны ему это сказать. Это неправильно.

– Он до сих пор что-то скрывает, – прорычал Рут.

– Это неважно. Мы должны быть откровенны с ним.

– Там, ты же согласилась…

– Но у нас нет больше причин соблюдать соглашение!

– Надеюсь, ты удовлетворена! Ты сама притупила инструмент, с помощью которого мы могли бы… – Рут в отчаянии вскинул вверх обе руки.

Никки в недоумении переводил взгляд с Рута на Там. Рут по-прежнему был скрытен, но в каждом движении, в каждом слове Там были какие-то сигналы.

– Вы ощущали панику? – спросил Никки у Там.

– Во время первых двух полетов, когда они приближались, но не в этот раз. Рут…

– Я никогда не впадал в панику, – сказал Рут.

Это было самое откровенное признание Рута, сделанное в присутствии Никки. Этот человек начисто лишен эмоций и чувств. Он имитирует эмоции, зная, какими из них надо реагировать на разные ситуации.

Действительно ли Рут злился или просто расчетливо имитировал гнев, устраивая представление?

– Почему ты спросил, впала ли я в панику? – поинтересовалась Там.

– Чего еще вы ждете от поэта? Вы взяли меня сюда, предполагая, что я более чувствителен, чем вы. Вы надеялись, что я смогу увидеть причину паники.

– И ты ее увидел? – спросил Рут.

– Измените цвет флоутера, – сказал Никки. – Уберите оранжевую краску.

– Зачем?

– Потому что именно поэтому они идентифицируют аэростат как угрозу.

– Я не стану спрашивать, как ты до этого додумался, – сказал Рут. – Не думаю, что у меня есть время разбираться в форме каждого вопроса. – В его голосе отчетливо звучала расчетливая насмешка, но Никки проигнорировал ее. Это была часть игры Рута. Он играл по таким правилам.

«Для начала надо выучить язык Рута, – подумал Никки. Он еще раз напрягся: где он слышал этот мужской голос? Он никак не мог этого понять. – Почему я не могу вспомнить?»

– Следующий вылет запланирован на рассвете, – сказала Там и посмотрела на Рута. – Ты хочешь сказать, что готов перекрасить флоутер?

– Конечно! Никки прав. Именно для этого мы и взяли его сюда.

Она посмотрела на часы, укрепленные на консоли.

– Но рассвет…

– Техники будут работать всю ночь, – сказал Рут. – Помоги Никки вернуться в комнату. У него был сегодня трудный день.

В словах Рута не было заботы, но лишь решение. Никки сделал то, что от него требовалось, а теперь он только мешает.

Там тоже почувствовала это. Первое, что она сказала, когда они вошли в комнату Никки, было:

– Не обижайся на Тома. Единственное, ради чего он живет, – это проект.

«Теперь он снова стал Томом, – подумал Никки. – Но в глаза она его так никогда не называет».

Он сел на кровать, откинулся на стену и закрыл глаза. Как же хороша эта кровать. Звонкий щелчок заставил его открыть глаза. Там выдвинула из стены складной стул и села напротив Никки. Их колени почти соприкасались.

– До рассвета уже недолго, – сказал он.

Она тряхнула головой, как будто его слова были докучливыми насекомыми, от которых следовало просто отмахнуться.

– Дай я посмотрю твои руки.

Он протянул к ней руки, и она осмотрела кожу под наклейкой.

– Заживление достаточное. Надо снять наклейку.

Он кивнул.

Она аккуратно сняла пластырь. Какие мягкие у нее движения, как нежно и осмотрительно она это делает. Его приятно удивило ее напряженное внимание.

– Твоя мать, – заговорила она, не поднимая головы от пластыря. – Я просмотрела ее архив, пока ты был без сознания.

«Почему мне вдруг стало холодно?» – подумал он.

Она посмотрела на него, потом снова занялась наклейкой. От рук исходил слабый запах лечебных мазей.

– Почему твоим учителем на Корабле, когда ты был маленьким, стала твоя мать?

– Она попросила об этом Корабль, и Он дал согласие.