Пол Андерсон - Мичман Флэндри; Восставшие миры; Танцовщица из Атлантиды

— Сэр, это было бы предательством!

— Вы не одобряете это так же, как и то, что произошло с губернатором, не так ли? Любопытно, что в последний раз его видели незадолго до того, как вы улетели.

— Многое могло случиться, сэр, — ответил Флэндри. — В городе происходили большие беспорядки. У Его Превосходительства были личные враги. Любой из них мог воспользоваться случаем и свести счеты. Если адмирал подозревает меня во лжи, он может настаивать на гипнопробе.

Керасков вздохнул.

— Неважно. Вы же знаете, что ни на чем я не буду настаивать. И потом, никто не станет искать возможных свидетелей — слишком большая работа, а выигрыш ничтожно мал. Если оставшиеся бунтовщики будут сидеть спокойно, мы позволим им раствориться среди прочего населения. Вы свободны, Флэндри. Просто я надеюсь… впрочем, то, что я сам не копался слишком глубоко, может быть, и к лучшему. Курите, курите… Кстати, можно послать за спиртным. Скотч любите?

— Просто обожаю, сэр!

Керасков проговорил несколько слов в интерком, положил локти на письменный стол и сам глубоко затянулся.

— Но скажи-ка мне все же одно, блудный сын, — попросил он, — дай мне ответ хотя бы ради всех моих звезд и созвездий. Во мне говорит чистое любопытство. Скоро ты получишь длительный отпуск. Где и как твое извращенное воображение подсказывает тебе его провести?

— Среди той красоты, о которой упомянул адмирал, — честно ответил Флэндри. — Вино, женщины и песни. Особенно женщины.

«Кроме памяти, — подумал он с улыбкой. — Это все, что оставила мне жизнь. Но она счастлива. И этого достаточно».

(Я помню).

Нога уже стар, медленно ходит, и плоть его болит, когда туман окружает хижину, стоящую на дне зимней ночи Крылья, оставшийся от Много Мыслей, слеп. Он сидит один на своем месте, кроме того времени, когда кто-нибудь из молодых не приходит за знаниями. Крылья, принадлежавший Открывателю Пещер и Скорбящему, принадлежит сегодня другому из Громового Камня. Рука Много Мыслей и Открывателя Пещер давно уже сложили свои кости в западных горах, откуда давным-давно пришел Рука Скорбящего. И все же память жива. Узнавай, молодая Рука, о тех, кто создавал единство до того, как я /мы появились на свет.

Это больше, чем смесь из танца, песни и ритуала. Мы, из нашей общины, не можем больше считать, что наша маленькая земля — это целый мир. За джунглями и горами лежит море; за небесами есть звезды, о которых мечтал Открыватель Пещер и которые видел Скорбящий. И есть чужеземцы с единственным телом, те, кто изредка навещают нас для торгового обмена или беседы, но о коих мы слышим даже чаще, чем о соседних племенах, хотя сейчас мы внимательно их изучаем. Их боги и их деяния со временем будут касаться нас все больше и больше, и они будут производить изменения где-то еще, а не только в Громовом Камне, и изменения эти явятся причиной того, что время вновь потеряет ту устойчивость, которую я /мы с такой легкостью себе воображаем.

И над всем этим — самое важное: как можем мы достичь единения со всем миром, если мы не понимаем его?

Так лягте же свободно на землю, молодая Рука, старые Нога и Крылья. Пусть ветер, река, свет и время проходят сквозь вас. Отдыхайте всем моим /вашим существом, наращивайте ту силу, что приходит из мира, силу воспоминаний и силу мудрости.

Не бойтесь чужеземцев с единственными телами. Ужасна их сила, но мы тоже сможем овладеть ею когда-нибудь, если изберем этот путь. Скорее жалость вызывает эта раса, состоящая не из разных, но умеющих думать животных, и сознание того, что она никогда не достигнет единства.

Л. Спрэгу и Кэтрин де Камп

И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь,

смешанные с кровью,

и пали на землю,

и сгорела треть земли

и третья часть дерев сгорела,

и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора,

пылающая огнем,

низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью.

И умерла третья часть

одушевленных тварей, живущих в море

и третья часть судов погибла.

Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда,

горящая подобно факелу, и пала на третью часть рек

и на источники вод.

Имя сей звезде Полынь;

и третья часть вод сделалась полынью,

и многие люди умерли от вод, потому что они стали горьки.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была

третья часть солнца,

и третья часть луны, и третья часть звезд,

так что померкла третья часть их,

и третья часть дня не светла была — так, как и ночи.

И видел я и слышал одного орла, летящего посереди неба

и говорящего громким голосом:

«Горе, горе, горе живущим на земле

от трубных голосов остальных

трех Ангелов, которые будут трубить».

Откровение, VIII, 6-13

Где блестящее собрание героев,

Сыновей Рудры, на сверкающих скакунах?

Рождение их — тайна для смертного,

Только они сами об этом знают.

Они ослепляют друг друга вспышками.

Орлы сражаются, их крылья шумят.

Но мудрецу известна их тайна:

Они вскормлены выменем Пришни.

Наша раса — раса героев-победителеи,

Сметающих все на своем пути.

Они идут, ярчайшие из ярчайших,

Равные красотой, неравные силой.

Ригведа, VII, 56

Сегодня полнолуние, — сказал он. — Пойдем на палубу, там хорошо.

— Нет, я устала, — ответила она. — Сходи один. Я здесь посижу.

Дункан Рейд взглянул на жену:

— Я-то думал, что это наше путешествие.

Памела вздохнула:

— Как-нибудь потом, милый. Жаль, но моряк из меня никудышный. Да еще эта ужасная погода. Таблетки помогли, больше не тошнит, но я плохо себя чувствую.

Он не отводил взгляда. Да, двенадцать лет назад, когда они поженились, она была хороша. А потом начала полнеть и мучить себя диетами.

— Не расстраивайся. Ты привыкнешь. И помни, что ты все еще чертовски привлекательная женщина!

И в самом деле, прекрасная фигура, голубые глаза, каштановые волосы и правильные черты лица делали ее привлекательной. Но ему все реже и реже удавалось сказать это ей убедительно.

— Похоже, зря я затеял эту поездку, — он почувствовал горечь в своих словах от того, что она тоже ее ощутила.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу ходить с тобой на яхте, — возразила она. — Или, скажем, на рыбалку… — голова ее склонилась, голос снизился до шепота. — Давай не будем ссориться.