Пол Андерсон - Мичман Флэндри; Восставшие миры; Танцовщица из Атлантиды

Он побагровел, тяжело дышал и, казалось, хотел сказать что-то еще. Вероятно, случившееся ему представлялось в несколько ином свете. Пока пара смущенных охранников переминалась с ноги на ногу, помощник начальника добавил лишь одно:

— Подпишите передаточный документ и уходите.

— Но мы должны… — начал было сержант.

— Если в ваши полномочия входит большее, нежели передача этого джентльмена под арест, позвольте мне на них взглянуть. — Пауза. — Подпишите и идите. Я не намерен вести с вами дальнейших разговоров.

Мак-Кормак тщательно зафиксировал в мозгу имя и лицо помощника начальника тюрьмы. С той же тщательностью он отмечал каждое лицо, причастное к его аресту. «Придет день… если он придет…»

Что стало с начальником этого человека, Мак-Кормак не знал. С тех пор как он уехал с Аэнеаса, ему не приходилось сталкиваться с цивильной системой наказаний за преступления. Военный Флот располагал собственной. Отправление его сюда было оскорблением, и смягчить его мог лишь тот факт, что это диктовалось желанием убрать адмирала подальше от собратьев-офицеров, которые могли бы попытаться его освободить. Мак-Кормак догадался, что Снелунд заменил прежнего начальника своим любимчиком или человеком, сунувшим ему взятку, — так он проделывал со многими официальными лицами с тех пор, как стал губернатором сектора, — и что вновь назначенный смотрел на свою должность как на синекуру.

Как бы там ни было, адмиралу предложили сменить мундир на серый комбинезон и даже разрешили зайти для этого в кабину. Его отвели в одиночную камеру. Она была достаточно большой для ходьбы по ней, достаточно удобной для отдыха и чистой, хотя и лишенной украшений и роскоши. В потолок был вделан аудиовизуальный сканер, но помещен он был на видном месте, и никто не стал возражать, когда он завесил его снятой с кровати простыней. Мак-Кормак не заметил присутствия каких-либо других людей, но через специальное отверстие он получал вполне съедобную пищу и чистое белье, а для того, чтобы избавляться от объедков и грязного белья, в его распоряжении был мусоропровод. И наконец, самое главное — имелся иллюминатор.

Предполагалось, что без этого (т. е. Солнца, планеты, созвездий, молочного свечения Млечного Пути и тусклого сияния соседних галактик) человек мог бы вскоре потерять всякую волю и начать клянчить об освобождении, согласный подписать что угодно и даже целовать руку палачу. Честные медики послали бы в штаб-квартиру сообщения о том, что никаких следов пыток или воздействия на мозг заключенного не обнаружено. А причиной такого быстрого ослабления воли явилось бы обычное лишение возможности пользоваться своими органами чувств. Оно также состояло бы в потере какой-либо восприимчивости к мыслям о Катрин, о том, сколько времени прошло с тех пор, как она оказалась во власти Аарона Снелунда. Мак-Кормак признавал за собой право на эту слабость, не принадлежавшую к числу тех чувств, которых он стыдился.

Почему же тогда губернатор не дал распоряжение о содержании его в темной камере? Проглядел, наверно, поглощенный слишком большим количеством дел. Или же полностью занятый собой Снелунд, просто не понимал, что какой-то мужчина может любить свою жену больше собственной жизни.

Конечно, по мере того, как день сменялся ночью (хотя слабое белое свечение в камере никогда не менялось), губернатор мог начать интересоваться тем, почему здесь ничего кризисного не происходит. Если бы его наблюдатели точно описали ему ситуацию, он, без сомнения, отдал бы приказ о переводе Мак-Кормака в другое помещение. Но агенты, взращиваемые в отрядах охраны на маленькой искусственной луне, были существами низкого уровня из числа тех, кого он пинал как хотел. Они, естественно, не имели права посылать отчеты непосредственно губернатору сектора, пользующегося полномочиями Его Величества в сфере 50 000 кубических световых лет вокруг альфа Креста и очень близкого друга Его Величества. Нет, они не имели права этого делать даже в том случае, когда речь шла об адмирале Флота, ответственного ранее за защиту всей этой части имперских границ. Жалкие агенты должны были давать отчеты нижним административным чинам, а те, в свою очередь, посылать их по соответствующим каналам. Присматривал ли кто-нибудь за тем, чтобы материалы, подобные этим, не то, чтобы затерялись, нет, — а не были положены под сукно?

Мак-Кормак вздохнул. Стук его ботинок по металлу перекрыл неумолчное бормотание вентилятора. Сколько может длиться подобное попустительство?

Орбита спутника была ему неизвестна. Тем не менее, он мог с достаточной точностью вычислить размер углового диаметра Ллинатавра. Он помнил приблизительные параметры и массу. Пользуясь ими, можно было вычислить радиус-вектор и нужный период. Нелегко манипулировать законами Кеплера, держа все цифры в голове, но что еще оставалось делать? Результат более или менее подтвердил догадку о том, что его кормят трижды в сутки. Он не мог точно припомнить, сколько раз получал пищу до тех пор, как начал считать эти разы, завязывая узелки на ниточке. Десять? Пятнадцать? Что-то в этом роде. Добавить это число к имеющимся тридцати семи узелкам и получится где-то сорок-пятьдесят космических отсеков или тринадцать-шестнадцать земных дней (соответственно пятнадцать-двадцать аэнеасских).

«Аэнеас. Башни Винхсума, высокие, серые, со стягами, трепещущими на фоне неба, полного птичьего щебета. Беспорядочное нагромождение ущелий и утесов — красных, коричнево-желтых, бронзовых, в том числе и там, где Ллианские рифы врезались в голубовато-серый сумрак, искрящийся светящимися капельками воды — Морское Дно Антонины… Резкий, металлический звук Дикого Потока, когда он стремится вверх и вверх, а потом водопадом обрушивается вниз… И смех Катрин, когда они вдвоем скакали верхом, и ее взгляд, обращенный к нему, и ее глаза, что голубели ярче высокого неба…»

— Нет! — воскликнул он, — голубые глаза были у Рамоны. — У Катрин глаза зеленые. — «Неужели я уже путаю свою живую жену с умершей?»

Если только у него вообще была жена. Двадцать дней прошло с тех пор, как стража ворвалась в спальню, арестовала их и повела по разным коридорам. Она оттолкнула руки стражников от своих запястий и сама пошла вперед, окруженная рядами направленных на нее черных дул. Она держалась уверенно и гордо, хотя на глазах ее блестели слезы.

Мак-Кормак стиснул кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Боль сейчас была другом.

«Я не должен, — вспомнил он. — Если я буду терзаться тем, что сейчас для меня недоступно, я сам исполни за Снелунда его работу… Что я еще могу сделать?»

«Сопротивляться. До конца».