Юрий Тупицын - Синий мир [Фантастические рассказы и повести]

Шпагин потер крутой лоб, улыбаясь своим мыслям.

— Старик долго не мог понять, в чем дело, а когда понял — пришел в ярость! Еще сдерживаясь, он объяснил мне, что диагностика психических заболеваний — это сложнейшее, тончайшее дело, требующее тщательного учета индивидуальности больного. Ставить диагноз психического заболевания машине? Это было выше его понимания. Старик не выдержал, вышел из себя и принялся кричать: «Идите к плотнику, к токарю, к слесарю! К слесарю, черт вас возьми! Но не к психиатру!»

Мы захохотали, а когда немного успокоились, Гранин заметил:

— А это было ошибкой.

— Что? — не понял Шпагин.

— То, что вы обратились к старому специалисту.

— Какое это имеет значение? Бестужев — прекрасный психиатр, причем особенно он славится именно как диагностик, — буркнул Шпагин.

Гранин прищурил в улыбке глаза.

— Старики, даже талантливые, часто бывают непробиваемо консервативны. Впрочем, это не так важно. Продолжайте, пожалуйста.

— У стариков доброе сердце, и, выкричавшись, он согласился выслушать меня детальнее. Ну, и понемногу увлекся, дотошно выспросил меня обо всем, даже о никому не нужных пустяках, а потом опять насупился и объявил, что, если бы речь шла о человеке, он рискнул бы утверждать, что болезнь имеет немало общего с прогрессирующей шизофренией катотонической формы. В отношении же прибора, сконструированного в нашей лаборатории, он ничего определенного сказать не может, за исключением того что обращаться по поводу его ремонта к психиатрам — совершенно бессмысленно.

— Что ж, — резюмировал Гранин, — и это неплохо. По крайней мере, известен диагноз — шизофрения.

— А толку? Шизофрения — самый загадочный психоз. Рылся я в литературе.

— Верно, — Сергей уперся руками в край стола и спрыгнул на пол. — А что если дело в ранней гениальности логосов?

По-моему, чрезмерно одаренные, рано развивающиеся дети чертовски неустойчивы психически. А ведь логос по сравнению с обычным ребенком — трижды гений!

Шпагин выслушал Гранина без особого интереса.

— Хоть и не каждый рано развившийся ребенок сходит с ума, но мы учитываем и такую возможность. У серии логосов начальная жесткая программа была вообще ликвидирована. Их мозг представлял собой чистую карт-бланш. Ни бита навязанных сведений! Все в ходе обучения! Но, черт подери, это привело лишь к тому, что логосы стали сходить с ума быстрее, чем прежде. Только и всего! Пришлось вернуться к варианту с развитой начальной программой.

— А ведь это любопытно!

Шпагин усмехнулся:

— Еще бы не любопытно! Прямо концерт, хоть билеты продавай. Было и еще одно предположение, Сергей Владимирович. Мол, слишком односторонне воспитание логосов — наука, техника, общие проблемы. От такой однообразной умственной пищи ведь и ребенок может сойти с ума. И вот последние модели мы программировали, добиваясь максимального сходства с детьми, а при воспитании старались копировать методы детских садов и начальной школы. Никакого толка! Достаточно логосу накопить критический запас информаций, а какой — не так уж важно, как неумолимо, неотвратимо приходит безумие.

— И никаких технических неисправностей?

— Ни малейших. За это я отвечаю головой!

— Да, — с уважением протянул Гранин, — это настоящая задача. Есть над чем поломать голову!

Он подошел ко мне и положил руку на плечо.

— Ну как, беремся?

Я пожал плечами.

— А почему не попробовать?

Шпагин присматривался к нам напряженно, тревожно и иронически.

— Вы всерьез собираетесь заняться этой головоломкой? — наконец спросил он совсем тихо.

— Собираемся! — весело ответил Сергей.

— Естественно, — подтвердил я.

Напряженно-тревожное лицо Шпагина стало еще напряженнее. Я думал, он закричит или начнет колотить руками в стену. Но ничего такого не произошло. Лицо Шпагина вдруг обмякло и постарело.

— Хоть бы вам повезло, ребята. Хоть бы повезло! — трудно сказал он и провел рукой по лицу. — А я устал… Если бы вы знали, как я устал!

Когда Шпагин распрощался с нами и ушел, оставив нам домашний и служебный номера телефонов, Гранин, глядя ему вслед, сказал задумчиво:

— А он, действительно, устал. Только на отдых ему нужно не в Антарктиду, а в деревню. В самую обычную русскую деревню, чтобы пели петухи, мычали коровы, а по берегу реки росли ивы да березы.

Гранин нередко поражал меня совершенно неожиданным ходом мысли.

— Петухи и березы — ладно, а вот почему коровы? — не без интереса спросил я.

— А потому, мой математический друг, что коровы дают вкусное молоко. И вообще в корове есть что-то патриархальное, доброе и сонное. Все те качества, которых сейчас так не хватает Шпагину, — рассеянно ответил Гранин, улыбнулся своим мыслям и с восхищением сказал: — А прелесть задачка! Устройство, построенное в строгом соответствии с законами формальной логики, вместо разума генерирует безумие! За что бы тут зацепиться?

— Может быть, дело в том, что логосы слишком логичны? Ведь человеку свойственна известная алогичность поступков. — Эта мысль уже давно вертелась у меня в в голове, и я ожидал одобрения, но Гранин осуждающе покачал головой.

— И ты, Брут! И ты погряз в этой трясине мещанских суждений о человеческой алогичности!

— Мещанских? Да такими суждениями полны все современные науки, начиная от психологии и кончая кибернетикой!

— Не все верно, что часто повторяется. Вдумайся, это же чистокровный научный оппортунизм! Если действовать по твоему рецепту, то логосов надо делать с расчетом на безумие. Тогда они станут мудрецами.

— Ох, и любишь ты утрировать!

— Наоборот! Я стараюсь всячески смягчать резкость своих суждений, — Сергей потер себе лоб, — хм, алогичность человеческих поступков — чушь, выдуманная человеконенавистниками. Просто у человека не одна, а несколько логик действия. Одна логика диктуется социальным самосознанием, другую определяют законы продолжения рода, третья опирается на инстинкт самосохранения. При известных обстоятельствах эти разные логики начинают противоречить друг другу, и тогда при желании действия человека можно истолковать как алогические. Только и всего. Нет, дело не в логичности. Собака зарыта в другом месте.

— В каком?

— А черт его знает!

Мне почудилось легкомыслие в его словах. Я осуждающе покачал головой и заявил.

— А мне жаль Шпагина.

Сергей плюхнулся рядом со мной на диван и, заговорщицки понизив голос, сказал:

— Пути назад отрезаны, мосты сожжены, и Рубикон перейден, Николенька. Отныне мы с тобой не сотрудники института, не какие-то несчастные кандидаты наук, а — Сергей торжественно поднял палец — де-тек-тивы! Да-да, мы находимся сейчас в положении Шерлока Холмса, который, обнаружив совершенно свежий труп респектабельного джентльмена, не может отыскать ни единого следа преступника. Как поступает Холмс в подобных ситуациях?