Юрий Тупицын - Синий мир [Фантастические рассказы и повести]

— Я не помешаю, если посижу с вами? — послышался вдруг смиренный голосок.

Я обернулся. В дверях стояла Зиночка. Мы так увлеклись разговором, что не заметили, когда она вернулась.

— Садись, не помешаешь, — мимоходом ответил ей Михаил.

И увлеченно, на низких нотах продолжал.

— Представьте себе, Николай Андреевич, что ящерицу соответствующих размеров нарядили в кошачью шкуру. Маскировка безупречная! Но стоит только начать этой псевдокошке движение, как вы сразу обнаружите подделку. Вы замечали, как ящерица отдыхает? Как каменная! Нет в ней живого покоя и отдыха! Лежит она, лежит, потом срабатывает у нее какое-то реле, и она, голубушка, помчалась. Бежит по прямой с постоянной скоростью, только лапки мелькают. Замени их колесиками — ничего не изменится! Когда ящерице надо повернуть, то делает это она не плавно, не постепенно, а как-то вдруг — раз, и снова лупит по прямой! Заводная игрушка да и только. Потом сразу остановится, и опять не разберешь — живая она или нет.

Михаил хитровато взглянул на меня.

— А знаете, в чем дело? Оказывается, все очень просто — у ящерицы счетное, причем весьма небольшое число вариантов движения лапок, головы, хвоста и туловища. Ее эффекторная система легко описывается математически, легко программируется на основе формальной логики, легко моделируется в любых вариантах. И уверяю вас, натурную ее модель будет очень нелегко отличить от живой ящерицы.

— А натурную модель кошки? — полюбопытствовал я.

Михаил покачал головой, в его голосе зазвучали нотки глубокого уважения.

— Кинематика кошки — высший класс, люкс! Вы присмотритесь к кошке, когда она играет или подкрадывается. Ведь она даже не идет, а течет, стелется по полу. Даже балерина с ее лебедиными руками по сравнению с кошкой кажется тяжелой и грубоватой. Это не моя фантазия, об этом сам Станиславский говорил и призывал актеров учится пластике у кошек. И вот, Николай Андреевич, когда я принялся за математический анализ, то у меня получилось, что у кошки не счетное, как у ящерицы, а практически бесконечное число вариантов движения. Бесконечное! Отдел мозга, ответственный за кинематику, у кошки немного больше соответствующего отдела мозга ящерицы, а такая колоссальная разница — конечное и бесконечное! Именно благодаря этому на кошку так приятно смотреть: позы ее никогда не повторяются, она все время разная, новая, будто незнакомая. И не только в движении, но и в покое. Ящерица в покое — каменный истукан, мертвец, а кошка — застывшее движение, живая текучая неподвижность.

Меня немного забавлял культ кошки, но слушал я Михаила с постепенно возрастающим интересом. Он рассказывал о кошках еще и еще, приводил оригинальные примеры, пользовался неожиданными аналогиями.

— И вот когда я попытался, наконец, запрограммировать кинематику кошки, — в голосе Михаила гремело торжество, — то ни черта у меня не получилось! Мешала эта самая необъятность вариантов. Не лезла она в формальную логику.

Заметив мое протестующее движение, Михаил поспешно добавил:

— Не исключаю, что я просто не подготовлен к решению этой задачи, может быть посижу подольше — и все получится. Но уж в одном я уверен до конца: между мозгом кошки и мозгом ящерицы — пропасть, их разделяет какой-то качественный скачок. Об этом-то я и вспомнил, когда вы заговорили о логосах. Может быть, между обычными счетными машинами и логосами такая же пропасть?

Я усмехнулся, уж очень просто любую трудность в работе объявить качественным скачком и на этом успокоиться.

— Вы не смейтесь, — спокойно сказал Михаил, — этот самый качественный скачок вы не раз наблюдали. Да и на себе испытывали. Не замечали только.

— На себе? — недоверчиво спросил я.

— На себе, — уверенно подтвердил Михаил.

— Любопытно!

— Само собой любопытно. Только учтите, это не прямой скачок, а обратный. Испугайте-ка кошку и посмотрите, как она кинется от вас во весь дух. Куда денется все ее изящество и грация? Та же машина, работающая на предельных оборотах, как и ящерица.

— Но ты говорил, что я и на себе испытывал этот самый скачок.

— И не один раз, — ухмыльнулся Михаил.

— Ну-ну, просвети меня.

— А вспомните свое детство. Приходилось вам до смерти пугаться чего-нибудь? Ну вот, тоже превращаешься в машину. Или бежишь, сломя голову, сам не зная куда, или цепенеешь, как ящерица. Очень сложная и любопытная вещь — этот обратный качественный скачок. Мозг становится примитивнее, теряет что-то, поэтому-то мы и глупеем в момент испуга, иногда даже и вспомнить потом не можем, что же произошло. А знаете, для чего все это нужно? Возьмем кошку. В обычных ситуациях кошке выгоднее иметь в своем распоряжении как можно больший набор возможных движений. Это делает ее ловкой, гибкой, увертливой. Это и помогло ей выйти победительницей в борьбе за существование среди хищников. А когда кошка удирает от самой смерти? Для чего тут изящество и грация? Нужна предельная скорость, а стало быть предельная мощность работы всей ее кинематики. А эта мощность определяется не только объемом мышц, но и интенсивностью управляющих нервных сигналов. Допустим, в мозгу кошки есть какой-то переключатель. В момент опасности, когда нужно удирать, он срабатывает, мозг становится примитивнее, теряет свою тонкость, но за счет этого в несколько раз увеличивается частота и интенсивность управляющих нервных сигналов. Сила и быстрота животного словно удесятеряются! Этот вот процесс я и называю обратным качественным скачком. Ну, а если существует обратный, то в ходе эволюции на рубеже рептилий и млекопитающих должен произойти и прямой! Закономерно приходишь к такому выводу.

Только я собрался заговорить и сообщить Михаилу, что он недаром потерял время в аспирантуре, как услышал осторожный вздох и, скосив глаза, увидел лицо Зиночки. Честно говоря, я и раньше потихоньку наблюдал за ней. Все это время она сидела, не спуская глаз со своего мужа, и буквально жила его рассказом. На лице ее, как в зеркале, отражались все мысли и чувства Михаила. Она то улыбалась, то хмурилась, замирала, когда речь шла о ящерицах, поводила худенькими плечиками, когда Михаил рассказывал о кошках. Лишь глаза ее совсем не меняли выражения. И в них светилась такая увлеченность, такая любовь и преданность Михаилу, что я раз и навсегда простил ей и маленький рост, и курносый нос, и командирские замашки.

Выслушав мой рассказ о посещении молодой четы, Сергей восхитился:

— Вот это везение! Вероятность случайной встречи с нейробиоником никак не больше одной стотысячной, а тебе с первой же попытки выпал выигрыш. Ты родился под счастливой звездой, Николенька. — Он помолчал и уже серьезнее добавил: