Артем Углов - Предел прочности. Книга вторая

- А Соня Арчер будет охранять?

Хорхе не замечает язвительного тона.

- Арчер призвана обеспечить огневую поддержку, возникни в ней необходимость.

- Наставник, может хватит обманывать? Соня попятам за мною ходит, народ в группе уже смеется. Она зачем здесь, защищать от МакСтоуна?

Хорхе устало качает головой, делает очередной глоток тонизирующего напитка. Ему бы выспаться, а не кофе в бесконечном количестве потреблять, которое к тому же лично ему противопоказано.

- В вашей группе хрен знает что творится, постоянные скандалы и драки. Руководство приняло решение добавить стабилизирующий фактор. А ты, как главный дестабилизатор, нуждаешься в дополнительной опеке.

Я сам предполагал нечто подобное, поэтому молча киваю наставнику. С Арчер и вправду стало спокойнее.

Мы минуем темную залу и подходим к стене, на которой в сплошной череде висят картины, множество картин. Узнаю это место: именно здесь находилось произведение искусства ценою в несколько миллионов. Бесспорный шедевр, украшающий ныне мою скромную обитель.

- О, мой юный друг, - сухопарый мужчина разводит руки в приветственном жесте. Я замираю на месте, не знаю, что и делать: как-никак великий художник. Маэстро замечает мою неловкость, улыбается и делает шаг навстречу. Обнимает, дружески хлопает по плечу. – Я рад вас видеть, пускай и по столь грустному поводу. Но что же это я, забыл о правилах приличия. Будьте любезны, представьте мне своих коллег.

- С удовольствием, - говорю я, и показываю ладонью на ребят. – Помощники Александр и Соня, а этот мужчина – наш водитель и по совместительству телохранитель Марк. Вас же я представлять не буду.

- Это еще почему, - удивляется маэстро.

- За вас говорят ваши картины.

Дэрнулуа хохочет:

- А вы льстец, молодой человек. Делаете это настолько неловко, что даже забавно. Не желаете отведать вина, Марлинского, между прочим, самого что ни на есть настоящего.

- Мы на работе.

- Всего лишь глоточек красного полнотелого? Пригубить слегка? Ну, нет так нет, - маэстро заметно расстроен моим отказом.

Чувствую легкий аромат спиртного, исходящий от художника. Никак маэстро подшофе? Вот откуда взялась эта экспрессия, и активная жестикуляция. В первую нашу встречу он выглядел куда более сдержанным.

- Беда приключилась, знаете ли. Никогда не думал, что столкнусь с кражей, да еще в родном для меня месте…

Следующие полчаса мы наблюдаем за театром одного актера. Дэрнулуа, подогретый красным Марлинским, яростно рассказывает и показывает, кем и как был украден очередной шедевр. Картину свою именует деточкой и родной кровиночкой, из-за чего порою кажется, что речь идет о пропаже ребенка.

Узнали ли мы новые подробности преступления – нет. Зато я чуть лучше стал разбираться в винах, и никто теперь не заставит меня попробовать Лаэжское полусухое. Выражаясь словами маэстро: «к бездне эту кислятину».

Иссякнув к двадцатой минуте, Дэрнулуа устало машет рукой:

- Подробности вам расскажет моя помощница, Алетта. Милая моя, будь любезна, предоставь господам детективам всю имеющуюся информацию. И приготовь им бутылочку красного Марлинского, так сказать, в благодарность.

- Спасибо, маэстро, - неожиданно для себя отвешиваю легкий поклон. Неужели пропитался духом богемы?

Поворачиваюсь к миловидной помощнице, все полчаса хранившей дежурную улыбку. Она жестом приглашает следовать за ней. Не успеваю сделать и шага, как ощущаю хватку маэстро на своем плече.

- Одну секундочку, молодой человек.

Он ждет, пока остальные отойдут подальше, после чего шепчет:

- У меня к вам просьба личного характера. Не позволите ли написать ваш портрет?

С недоверием смотрю на сухопарого мужчину, словно передо мною не прославленный художник, а закостенелый содомит.

- О, я понимаю, - торопливо произносит Дэрнулуа, - служба, нехватка времени и все такое. От вас не требуется позировать, необходимо лишь разрешение. Знаете ли, моя маленькая причуда: не могу рисовать человека без его на то дозволения.

Действительно, художник не от мира сего. Нарисуй он меня хоть трижды - кто узнает Воронова в нагромождении кубиков и квадратиков? Чувствую внезапный прилив вины перед этим странным человеком. Да что там, перед маэстро с мировым именем, который по одному велению души дарит ценную картину незнакомцу.

Дэрнулуа неверно трактует возникшую заминку, спешно добавляет:

- О, поверьте у меня прекрасная память на лица. Позирование необходимо, когда речь заходит об обнаженном женском теле. Трудно нанести на холст эталон красоты, созданный самой природой.

«Ах ты ж старый развратник», - думается мне, - «гений, а все туда же». Разумеется, вслух произношу иное:

- Будет честью, маэстро. Не каждый день великие художники предлагают нарисовать мой портрет. И еще…, - решаюсь и произношу: - должен вам в кое-чем признаться. Та ваша картина, которую вы подарили… я ничего в ней не увидел, сплошные геометрические фигуры. Извините, что обманул.

Дэрнулуа начинает хохотать. Смеется так, что слезы собираются в морщинистых уголках глаз. Пару раз хватается за сердце, но вроде обошлось. Наконец, покончив с весельем, кладет руку на мое плечо.

- Мой юный друг, вы позабавили меня столь внезапным откровением. Да будет вам известно, что единицы, способны разглядеть на холсте что-то помимо этих, как вы выразились, геометрических фигур. И, поверьте, я дарил картину по иной причине. Помните, что сказали мне при первой встрече?

- Смутно, - признаюсь я.

- А я отлично помню. Вы говорили о нежных и одновременно грустных переживаниях. Тех самых, что испытали, созерцая первый закат в чужом мире. О трудном расставании с родным домом и предстоящих ожидания.

- Это было первое, что пришло в голову.

- Вот именно! Признайтесь, что до той самой встречи ничего не слышали про меня и мои картины. Я же прав? Я прав! Ваше сознание - ясный кристалл, не замутненный словами многомудрых экспертов. Оно отразило чистый луч творения, показало самую его суть, до тончайшего волокна. А что касается остальных, - маэстро грустно улыбнулся, - три процента видят голую бабу, а девяносто семь пытаются ее разглядеть. Увы, такова истина.

В полном смятении покидаю художника. Вот так порою думаешь, что самый умный и хитрый, обманул доверчивого маэстро, а оно вон как выходит. В дураках оказался не он, а я. Не удивлюсь, если на пропавшую картину сумасбродному гению плевать с высокой колокольни. Может статься, искал собутыльников для красного Марлинского или разрешение хотел получить на написание портрета. Богема, одним словом.

Пересекаю темную залу и присоединяюсь к своим спутникам. Алетта самым подробным образом рассказывает, кто и когда имел доступ к картинной галерее, а Нагуров активно строчит в блокноте. Диктофон бы парнишке не помешал.