Коллектив авторов Фантастика - Феми–фан [Фантастические повести, рассказы]

— Ты не обжигался? — Он о чем–то своем, но больно.

— Не надо, — резко говорю я. — Обжигался. Но все равно, лучше доверять и обжигаться…

— И получать нож в спину… Где же твоя хваленая интуиция?

Мы входим в длинный трейлер. Жилая комната законсервирована: у Сани полевые испытания русалки, и он перебрался в палатку.

Саня кидается к пробиркам. Из большого стеклянного сосуда выползает тягучая биоплазма. Нежная, напоминающая обожженную кожу. Неприятное зрелище. Я ухожу в соседнюю комнату.

Это аппаратная. Тридцать телеэкранов показывают перехваченные программы с различных точек материка. Одновременно идет запись их на компьютер.

Иду в лабораторию. Саня набивает мои карманы орехами.

— И ребят угости, — он кивает на огромный рюкзак, который взваливает себе на спину.

В двери появляется голова.

— В нашу сторону идет туча, перенасыщенная кислотными испарениями, сказала Яга.

Саня бросается в лабораторию, разгребает бумаги, химпосуду. Там оказался еще один пульт. Я не хочу мешать, спускаюсь.

— Садись, — приглашает Леший, — костяники хочешь?

Он подает свернутый лист, полный оранжевых полупрозрачных ягод.

— А что за лист?

— Не бойся, не отравленный. Мать–и–мачеха называется.

Прислоняюсь спиной к нагретой шине, пробую ягоды — вкусно.

— Это у нас Саня с Ягой экспериментаторы, — бормочет Леший. — Остальные — народ спокойный.

Яга намеренно громко кашляет. Она что–то говорит подошедшему Сане и направляется к нам:

— Есть, — я вытаскиваю из кармана небольшую коричневую расческу. Подаю.

— Опять полимерная, — морщится она.

Пробует зубцы ногтем, нюхает и бросает через плечо в крапиву. Саня так и покатился.

— Тьфу! — Яга разочарована.

— Теперь пятерней причесывайся, — советует Саня. — Она все расчески перетаскала. Надеется, что превратятся в непроходимый лес.

— А сколько раз тебя просить: сделай из осины или костяной купи. И вообще, гребень должен быть полукруглым…

— Осенью, — сказал Саня. — Вот небо запру.

Он протягивает дождевик:

— Что смотришь? На Земле сейчас опаснее, чем в космосе, это здесь чисто.

Мы надеваем прозрачные плащи. Леший вскакивает с трухлявого пня и семенит к тропинке.

Саня нашаривает в траве пульт, снимает сектор защитного поля. Мы попадаем под едкий, непрофильтрованный дождь. Здесь, в кустах, спрятан флаер. Пора прощаться.

Саня ставит рюкзак в кабину.

— Мы будем чаще прилетать. Ты тоже…

— Как только приживется нечисть, прилечу.

— Обязательно.

Мы смотрим друг другу в глаза. Я развязываю дождевик.

— Оставь, — говорит Саня. — Тебе еще идти.

— Спасибо. Держись…

— Счастливо.

Мы коротко обнимаемся. Саня отходит, и я рву стартер.

Я отсылаю флаер на стоянку и иду к “Фортэлю”. Небольшой, обгоревший в атмосфере звездолет почти не заметен на фоне скал.

Никого нет. Вспоминаю, что надо бы поостеречься: вдруг засада? Но до “Фортэля” ближе, чем до любого из камней, за которыми можно укрыться. В два прыжка я достигаю его. Поднимаюсь в кабину, сбрасываю рюкзак. Машинально проверяю герметичность, остаток топлива, стартую. Почему так больно?

Не иначе — автобус… Он, долгожданный. Костя Бутейкин с трудом разлепил веки и стал вглядываться в темные кусты, скрывавшие поворот дороги. Рокот мотора становился все отчетливее. Точно, автобус. Бутейкин оторвал непослушное тело от скамьи и, пошатываясь, принял вертикальное положение. Его знобило, прямо–таки вымораживало. Плотно сцепил зубы, чтобы не стучали. Пить надо меньше, произнесла бы классическую фразу жена, увидь Бутейкина в его нынешнем состоянии. Он даже услышал ее голос, отчетливо, презрительно выговаривающий каждое слово… Бр–рр! Слава богу, жена уже в прошлом, ушла полгода назад к матери, забрав Димку и два чемодана с тряпками, которые он, Бутейкин, возил ей из каждого рейса, как последний дурак. Ушла! Еще пожалеет. Пусть попробует прожить на свою библиотекарскую зарплату — на колготки не хватит… Прискачет!.

Но пить и в самом деле надо меньше. Перестали в нем срабатывать внутренние тормоза — из–за Иркиного ухода, что ли? Раньше он точно знал, когда накрыть рюмку рукой: все, братцы, предел. А сегодня пил без пределов… Сколько же они употребили сегодня? Сам он принес бутылку белой и коньяк: как–никак только вернулся из рейса, сошел, как говорится, на берег, встреча с друзьями и все такое. Следовало отметить. Тем более, что дома, в пустой квартире, сидеть было просто невыносимо. Позвонил Кольке, тот откликнулся, давай, говорит, к Климову, у него жена в командировке, организуем стол и встречу… Да. Колька приволок трехлитровый бутылек самогона, чистого, как слеза. Ну и Климов что–то там на стол поставил, домашнего производства — то ли вино, то ли наливку. И было их, значит, пятеро… Две подружки Колькины подскочили “на огонек”. Одна была очень даже ничего: “Вы, конечно, женаты…”. Глаза поразительные, синие в черной кайме. “Уже свободен и еще свободен, — сострил он кокетливо. — А вы?” Пили за знакомство. Потом еще за что–то.

Что было дальше, Бутейкин не помнил. Сидит вот на остановке, а автобуса нет. Почудился ему звук мотора, что ли? Холодно, холодно–то как. Бархатный сезон называется. Туман откуда–то взялся, ни черта не видать. Может, автобусы не ходят? Сколько времени уже? Бутейкин попытался рассмотреть циферблат, но не смог. Не успел. Темень прорезало ярким лучом света, и из–за поворота вынырнул автобус, как–то неожиданно вынырнул и вроде бы беззвучно, хотя несколько минут назад Бутейкин слышал гул мотора. Наконец–то! Двери распахнулись, словно приглашая Бутейкина в слабоосвещенный салон. Он ухватился за поручень и с трудом вскарабкался. Перебрал, перебрал сегодня — ноги едва держат, руки дрожат и никаких сил. Пол разъезжается под ногами — перебрал. Ну да ничего, подбодрил себя, сейчас, главное, добраться домой. Что есть силы вцепился в стойку, оглядел автобус в поисках местечка. Света в салоне было чуть–чуть, но достаточно, чтобы разглядеть: все места заняты. Вот черт! И куда они все едут: ночь же на дворе, туман и непогода. Куда в такую темень можно ехать? Бутейкин покрепче сжал стойку. Ладно, он постоит пока. А там через остановку–другую что–нибудь да освободится. Он успеет, может, и покемарить: ехать ему далеко, считай, через весь город… Но сколько все ж таки времени? Он поднял руку и снова попытался рассмотреть стрелки. Автобус трясло, рука прыгала, и сколько Бутейкин ни вглядывался в циферблат, так и не смог разглядеть, что же там натикало. Беспомощно уронив руку, он решил оставить свою затею до первой остановки. Посмотрел в окно: где проезжают, какая там погода и обстановка на улицах родимого города? Но ничего не увидел. Клочья тумана, мерцание редких огней — ни домов, ни транспорта… Да какой это номер автобуса, куда он едет? Прет без остановок… Может, это пригородный какой, и он, Бутейкин, не туда сел и катит теперь в обратную от родимого дома сторону? Или такое ощущение из–за тумана, откуда он только взялся? Странный такой туман. Вечер как вечер был, в меру теплый, ветерок, правда, дул, слабый такой, когда он шел к Климову, что тем более не предвещало никакого тумана… Спросить бы.