Михаил Шаламов - Серая хризантема [Фантастические повести и рассказы]

Но в дело вмешалось провидение. В одно прекрасное утро, получив от Проньки традиционную зуботычину, г-н Ленц исчез навсегда. Я долго не мог объяснить этот факт. И только в прошлую пятницу в голову мне пришла великолепная догадка: Пронька ударил Ивана Карловича так слабо, что тот отлетел в прошлое на долю мгновения, приземлившись на том же месте и в то же время, когда измученное ожогами животное его ударило. Г-н Ленц снова получил по зубам, чтобы проделать это путешествие во второй, третий, десятый и стомиллионный раз.

Так окончилась эта история. «Усатиновую» индустрию я прикрыл в том же году. Примерно тогда же отошел в лучший из миров отпрыск императорской кобылы. Отмучился Пронька… Пророчество, г-на Ленца сбылось. Я переселился в столицу и купил большую парикмахерскую в самом центре Питера. Время от времени пишет мне соломенная вдова моего бывшего компаньона. Марии Адольфовне удалось оформить развод, и вот уже четвертый год она замужем за отставным гвардии поручиком Чешпорёвым.

Сейчас, когда около семи лет прошло с той поры и над Европой нависла зловещая тень большой войны, я чувствую, что только слепая случайность помешала ей стать предсмертной войной человечества. А что, если бы Иван Карлович прислушался к моим опрометчивым советам и дал отдых Проньке? Что было бы тогда?..

Благослови, господи, ненасытную алчность человека, который летает сейчас по замкнутой временной баранке, получая по зубам сегодня, завтра, вечно!..

Геня Несмертный, партизан из отряда Данилова, умирал в кустах возле тропинки. Когда он очнулся, в памяти оставались только надсадное сипение мины, взметнувшееся возле корней пламя, долгий полет в никуда и почему-то чувство досады.

Он попробовал встать, но тело не слушалось. Левая рука была как неживая, а из правой Геня никак не мог выпустить приклад ППШ.

По тропинке мимо него, там, где недавно прошли партизаны, теперь двигались немцы. Они шли налегке, весело, надеялись уже к вечеру настичь отступающих партизан.

Сейчас, когда Гене нечего было терять, он хотел одного: прихватить кого-нибудь из этих коричневых от грязи солдат к себе в попутчики. «А если вдруг повезет, я пришью сразу двоих, скажу там, на небесах, спасибо богу, дьяволу или кто там у них сейчас…»

Но вражеские солдаты в прицельной рамке двоились и плясали. К тому же пальцы задубели от запекшейся крови и гнулись плохо. Геня с трудом отцепился от ППШ и сунул непослушные пальцы в рот, зубами соскабливая с них солоноватую корку.

Теперь он понял, что не будет стрелять в эту безлико кишащую массу гитлеровцев. Ему и его пулям нужен был один, которого они узнают в лицо и не промахнутся ни за что на свете. Человек, с которым Геня долгие недели делил постель из елового лапника и скудный партизанский паек.

Дорога на Кильдым… Кто знал, что она окажется такой долгой? Кто знал, что тракторист из Кынищ Игнат Мацюра, не выдержав побоев, поведет гитлеровцев по следам отряда? Кто знал?..

Геня напряг слепнущие глаза, вглядываясь в чужие небритые лица. Пальцы его снова вцепились в приклад автомата. Он считал секунды. Вот сейчас, сейчас должен мелькнуть знакомый курносый нос и темный чуб над глазами предателя. Но они все не появлялись в сгущавшихся сумерках перед плывущей Гениной мушкой. А секунды жизни шли… Из-под его изжеванного осколками тела расползалось по земле алое пятно. Стебли молодой травы при встрече с ним ржавели и клонились долу, как обожженные.

Дышать было все труднее. Невыносимым стал терпкий запах смолы, которой залечивало свои раны дерево. Откуда-то сверху упала на ствол автомата тяжелая смоляная капля, вспыхнув на мгновение живым янтарным огнем. Гене вдруг вспомнилось, что вот так же, вспыхнув, как эта капля, падал утром в лес потрепанный «Дуглас», посланный с Большой земли за ранеными.

Отчаянный летчик Славка Морозов сумел поднять самолет с лесной поляны под минометным огнем. Геня глядел тогда ему вслед из-под руки. Вместе с ранеными улетала санитарка Маруся, не чужой для Гени человек.

Самолет, натужно гудя моторами, попытался скрыться в туче, которая укрыла бы его до близкого уже Кильдыма — маленькой партизанской республики, на соединение с которой шел потрепанный отряд. Но возле этой тучи уже кружил, подкарауливая, «мессер». Славка пошел напролом, и самолеты исчезли в туче, гремя пулеметами. Потом они оба рванулись к земле в столбе пламени. Страшно было подумать, что внутри этого клубка исковерканного металла его Маруся, Маша, Машенька…

В небе долго еще звенел лопнувшей струной отголосок прошедшего боя.

Геня дождался еще одной капли и загадал на нее, как на падучую звезду: «Хочу еще раз Марусю увидеть!» Но увидел он не Марусино, а другое, усталое, потное лицо с набрякшими синяками на скулах и темным чубом, выбивающимся из-под кубанки. Знакомый овал стал четче, затем превратился в тяжелый профиль, потом в прицеле закачался затылок, потом скрылся и он. Выстрела не было. Холодеющие пальцы не справились с упрямством тугого спуска, тропа опустела. Лес стыл в стеклянной тишине. Только под сосной в измятых кустах молочая плакал от злого бессилия умирающий партизан.

Мало что изменилось в лесу за эти годы. Только чуть раздались вширь стволы сосен, затянулись на них старые раны, да совсем размыли дожди глиняные холмики солдатских могил. Геня Несмертный шел по лесу, узнавая знакомые места. Он искал дерево, под которым закончилась его жизнь. Но найти было непросто. Одно место показалось ему знакомым: сосна, густые заросли молочая под ней, тропа совсем рядом… Но, подумав, он понял, что это не та сосна, не те кусты. Природа не может столько времени оставаться неизменной. Геня махнул рукой и двинулся дальше, тяжело переставляя отвыкшие от ходьбы ноги. Он искал могилы друзей, но не находил их. Только однажды увидел он в траве насквозь проржавевшую каску, взял ее в руки, но изъеденный ржавчиной металл крошился у него под пальцами. Геня положил каску обратно в траву и ушел, стараясь не оглядываться на свое прошлое.

Становилось пасмурно. Упали первые капли. Геня запрокинул голову. Водяные брызги ударяли его по широко раскрытым глазам и скатывались вниз, как слезы. Но это были не слезы. Плакать Геня Несмертный больше не умел. Он стоял и ловил глазами слезы неба. Идти ему было некуда. Нет, он знал, куда идти, хотел идти, но не мог. Там, на другом конце тропинки, стояло село Кильдым, к которому он стремился все эти годы.

Он мечтал войти в Кильдым, пройти по улицам, посмотреть на людей, на дома, на небо над домами. Но не мог. Если люди не узнают его, не примут, он умрет во второй раз, теперь уже навсегда. Геня не смог себя пересилить. Он круто повернулся и побрел в глубь леса, пытаясь заглушить в себе зов тропы, зов долгой дороги на Кильдым. Он шел так до темноты, машинально обходя буреломы и глухие овраги, пока усталость не бросила его на ствол поваленной ели. Он сел, скрючившись, глядя в ночь. Сейчас его фигура напоминала черную бесформенную корягу. Ему захотелось разжечь костер. Темноты он не боялся, отлично видел в самом непроглядном мраке, но огонь принадлежал его прежней, ушедшей жизни, будил воспоминания. Геня нашарил в ветхой планшетке позеленевшую зажигалку из винтовочной гильзы, заправленную вечным «бензином» зукхов. Порохом полыхнула кучка сухого хвороста. Геня прикрыл свои незакрывающиеся глаза ладонями и смотрел на пламя сквозь пальцы. Между языков огня метались тени. Они мелькали в костре, взвивались вслед за искрами, сливались в трепещущие картины.