Михаил Шаламов - Серая хризантема [Фантастические повести и рассказы]

Я любил пьяного Ваньку. После третьего бокала он становился русским до печенок. С похмелья же — немчура немчурой. В нем просыпался наследник вестфальских баронов, надменный, мелочный и противный. В августе 1854-го ему оторвало голову французское ядро под Севастополем. Но в тот вечер он конечно же не подозревал о своей злой судьбе. Приглашения были у обоих, и мы поехали на бал.

Княгиня Курбская была неотразима. Я видел ее впервые, и меня поразило ее лицо, обычное во всем, кроме глаз, которые в равной мере могли бы принадлежать античной жрице или королеве амазонок. В них были ум и неимоверная для женщины смелость. Меня представили ей. Я не смог и на шаг отойти от этой женщины, присоединившись к когорте безнадежных вздыхателей, фланировавших возле ее кресла.

Курбская не танцевала. Она сидела рядом с хозяйкой дома, и та смотрела на нее с обожанием. Женщины перебрасывались веселыми фразами, игнорируя французский язык. Ирина Михайловна кормила парной телятиной большого черного ворона, который, словно сокол у ловчего, сидел на ее перчатке. Большое блюдо с кусочками мяса держал стоявший рядом с княгиней старый лакей.

— Мазур-рку! Мазур-рку! — вдруг заорал ворон.

Курбская благосклонно улыбнулась, а хозяйка дома, забыв светский этикет, захлопала в ладоши от восторга.

Ирина Михайловна снова отказала кавалерам в ангажементе. Мне — четвертому. Я расстроился и ушел в голубую гостиную. Там совсем уже одуревший от шампанского Ванька рассказывал барону Геккерну историю про кобылу, портрет и репьи. Барон натянуто улыбался. Я оттащил Ваньку от посланника и сдал его с рук на руки разобиженному штабс-капитану Зернину, который тут же напоил Ваньку до зеленых чертей. Приказав лакею грузить барина в сани, мы со штабс-капитаном вернулись в залу, рассуждая о масонских ложах, Ванькиной выходке и привидениях.

В зале творилось необычное. Музыканты уже не играли, а, свесившись с антресолей, глазели, как лакеи, возглавляемые затянутым в кожаную куртку усатым юношей, расставляли вдоль стены странные ящики. Юноша в куртке пощелкал разноцветными костяшками на одном из ящиков, почтительно поклонился Ирине Михайловне и сказал ей на неизвестном мне языке:

— Аккумулятор в ажуре, валяй, пой, Иришка!

Княгиня осторожно пересадила ворона на подлокотник, взяла у слуги испанскую гитару, пробежалась по струнам длинными пальцами, запела:

Неожиданно лакеи задули свечи, и зал на мгновение погрузился во тьму. Потом в одном из ящиков неуловимой саламандрой заплясал переменчивый свет, желтый, зеленый, синий, и, из ниоткуда, со всех сторон, послышалась тихая мелодия, подхватившая мотив гитары и еле перекрывавшая общий вздох. С антресолей уронили скрипку.

Когда я глядел на княгиню, утонувшую в этом безумстве музыки и красок, я чувствовал себя вождем дикой орды, внезапно плененным красотой прелестной невольницы. Урусова казалась рядом с ней провинциальной барышней и не стеснялась этого. Такой я ее не видел.

— Каббала! — произнес рядом штабс-капитан.

Княгиня улыбнулась нам и, склонив набок красивую голову, начала новую песню:

И снова всех закабалила песня. Когда кончилась и она, Зернин тронул меня за плечо:

— Смотри, Жорж появился! Но эта, кажется, орешек не для него!

Жорж вошел в залу стремительным шагом, почти вбежал, и, машинально кивая знакомым, направился к княгине.

— Вот уже месяц он безуспешно добивается ее благосклонности. Влип Жорж!

Жорж поклонился и рухнул перед Ириной Михайловной на колено. Он был бледен, как никогда, глаза безумно блестели. Дрожащими руками он выхватил из-за пазухи шкатулку и протянул княгине. Она молча приняла дар и, с вороном на плече, удалилась из залы в комнатку, в которую лакеи только что унесли таинственные музыкальные ящики. Молодой человек в кожаной куртке почтительно открыл перед нею двери и захлопнул их перед Жоржем.

— Дур-рак ты, пар-рень! — отчетливо сказали из-за двери.

Жорж рванулся внутрь. Створки распахнулись, и все увидели, что комната пуста, только у порога лежит испанская гитара.

Убитые чудом гости тихо разошлись.

Утром мне сообщили, что Жорж Дантес взят под стражу за растрату ста тысяч казенных денег.

Иришка пела, склонившись к грифу гитары. Вовка стоял рядом и смотрел на нее тяжелым взглядом. Ему было странно, почему жена, вернувшись из XIX столетия, не говоря ему ни слова, сразу села и стала петь.

— Слушай, — не выдержал Вовка. — Ты там так и ходила с таким декольтищем?

— Ах, мон шер, ты еще не видел моего платья из синей парчи! — беспечно ответила княгиня Курбская.

— Да перестань же ты наконец! — взмолился Вовка. — Выкладывай, что и как!

Сэр Эдгар, сочувствуя хозяину, тоже заорал: «Выкр-радывай!!!» — и немузыкально закаркал, пытаясь перекрыть Иришкино пение. Каркнув напоследок, он приготовился слушать. Ведь и ему не были известны все тонкости произошедших с ними событий.

— Ах, месье, — томно сказала Иришка, — компроне ву ситуасьён? Я спать хочу! И распорядитесь насчет ванны!

Ворон молча опрокинул на нее вазу с цветами.

— Господа, в вас так мало светского лоска! — огорчилась Иришка, выуживая из декольте красные гладиолусы. — Удивляюсь, Вова, как тебе удавалось целый месяц притворяться дворянином?

— Пр-радъяви подар-рок Жор-ржика! — сатанел на столе ворон.

— Зиночка, ты только посмотри, какие они хамы!

— Угу! — откликнулся Славка из другой комнаты, где он осматривал МАВРУ.

— Шут с вами, господа, смотрите! — Иришка высыпала на стол горсть крупных бриллиантов и ушла в ванную переодеваться.

— Думаешь, клюнул Дантес? — усомнился Вовка.

— Клюнул, Р-Р-РАЗЗЯВА! — довольно ответил ворон и от полноты чувств так долбанул черным носом в самую середину кучи, сверкающей всеми цветами радуги, что бриллианты брызнули во все стороны.

— Но-но, ты не очень-то, — пробурчал Славка, выковыривая их из-под плинтуса, — они еще для МАВРЫ сгодятся!

— Ладно, не лезь пока с МАВРОЙ! Давай Пушкина проверим!

Вовка снял с полки последний том четырнадцатитомного собрания сочинений и начал лихорадочно листать страницы: