Михаил Шаламов - Серая хризантема [Фантастические повести и рассказы]

— Так ведь летает же! — всхлипнула Лариса.

— Ну и что? — резонно ответил Пантиашвили. — Орел тоже летает, так ведь не плачет же никто!

В этот момент трехлетняя Леночка вспорхнула на березу и уселась там в прошлогоднем вороньем гнезде. С дерева посыпались мелкие веточки, и Лариса, прекратив бесполезные слезы, побежала за сарай, искать лестницу.

— Мам, я Гену тут оставлю! Я буду к нему прилетать! — закричала девочка сверху. — Хорошо, мама?!

Доктор Златкин прописал Тане очки. Стекла для них привезли из районного центра, а оправу из лосиного рога выточил на досуге охотник Макар. Он резал рог, время от времени примерял оправу на своего сына, а Вовка злился, что из-за этой воображалы Таньки отец не выпускает его на улицу.

К вечеру оправа была готова, и Татьяна Петровна Лыкова, пяти лет от роду, с форсом прошлась в новых очках по деревне.

Таня рано научилась читать, года в четыре, и все донимала мать: возьми да возьми ее в школу. Мать взяла. В тот же год девочка освоила задачи «с иксами» и могла показать на глобусе Кольский полуостров.

— Бери пример с учительшиной дочки, обалдуй! — приговаривала, бывало, мать какого-нибудь трудяги-второклассника. — На три года тебя моложе, а знает в тысячу раз больше!

— Да-а-а, — отвечал трудяга-обалдуй. — Танька, она — крокодила, а крокодилы — они все ученые. А я-то ведь не крокодил!

— И слава богу! — меняла гнев на милость мамаша, гладя сынулю по чубчику. — Не крокодил!..

А на улице за «крокодилу» сынуля вполне мог бы схлопотать по шее и от не по годам рослого Вовки Лукина, и от его старших братьев, которые за младшего и за Таньку с Ленкой горой стояли.

Когда Вовке исполнилось шесть лет, отец впервые взял его с собой на охоту.

— Папка, я подманю зайца! — просил Вовка. — Мамке шапку сошьем!

— Сейчас зайца нельзя, — терпеливо объяснял сыну Макар, — у него еще шкура плохая. Зимой зайца подманишь!

— А я сейчас хочу! — хорохорился Вовка. — Стреляй не стреляй, а зайца я все-таки подманю! — И, не дожидаясь отцовского согласия, он потешно зашевелил кожистыми ушами, настраиваясь на заячью волну. Отец, прищурившись от солнца, смотрел на его сосредоточенное драконье лицо и выступившие на лбу капельки пота.

Затрещали кусты — это шел заяц. Он нес перед собой волну ужаса. Волну эту чувствовал даже Макар. Да и как тут вусмерть не перепугаться, когда неведомая сила тащит тебя вперед и хочешь не хочешь, а прыгать приходится.

Заяц скакал к охотникам с дикой неохотой. Прыжок, еще прыжок… На пути пень — через пень… На пути осина — лбом в осину. Оклемался — еще раз в осину…

— Отпусти его, Вовка! — тихо сказал Макар. — У него и так полные штаны…

Вовка расслабился и засмеялся. Потом они долго смотрели, как заяц, совсем одурев, метался по поляне.

Макар думал: «Нельзя Вовке в охотники. С его даром ни зверю, ни птице в лесу спасения не будет. Хорошо, хоть не злой парень растет. А то бы вообще хана лесному зверью…»

— Пойдем к болоту, Вовка! — сказал Макар. — Я тебе там совиное гнездо покажу. С совенятами.

Годы шли своим чередом. И никто в Рассоленках не знал, что в восьми километрах от деревни, в глубине тайги, за Совьим Логом, на островке среди болота стоит черный от копоти, латаный-перелатаный звездолет космических скитальцев.

Вовка с Леной плескались в Серебрянке, а Таня со старшим Вовкиным братом, Славкой, сидели над ними на мостике и болтали ногами. К ним по мосту подошел дядя Миша Пантиашвили, нежадный человек. Он так и остался жить в Рассоленках, поблизости от Длинного Рубля. Дядя Миша отсыпал ребятам из кармана фундуков, которые ему регулярно присылали родственники с солнечного Кавказа, и встал рядом, покуривая.

— Вовка! Долго под водой сидишь. Подводником будешь? — спросил дядя Миша.

— Не-а, — ответил Вовка, — космонавтом! — и снова нырнул.

— Вах, — сказал дядя Миша, — все равно подводником!

Вовка вынырнул. Его загорелое драконье лицо сияло.

— Глядите, что нашел! — закричал он, подпрыгнул и, захлопав мокрыми крыльями, вылетел из воды. Вслед за ним из реки вылетела и Ленка. Столпившись впятером на мосточке, они рассматривали находку.

— Бутылка, — удовлетворенно констатировал дядя Миша, словно ничего другого и увидеть не ожидал.

— А вот и не бутылка! — возразила Таня, поправляя пальцем сползающие очки. — Это какой-то баллон. И он не должен был лежать на дне. Он запаянный. Такие должны плавать!

Не слушая умную Таню, Вовка тюкнул «баллон» о камень, потом — еще раз, посильнее; потом долбанул его со всего размаха и наконец расколол.

— Сережки!.. — зачарованно сказала Таня.

— Клипсы, — разочарованно поддержал ее Вовкин братан Славка.

— И свисток! — закончил довольный Вовка. — Свисток — нам со Славкой, а сережки — сами делите! — И он оглушительно засвистел в свое приобретение.

— Вах! — сказал дядя Миша Пантиашвили. — Хороша свистишь! Гаишником будешь!..

Девчонки тут же нацепили по сережке и ревниво посматривали друг на друга. Потом Таня решилась и предложила Леночке отступного — зеленое нефритовое колечко, которое мама подарила ей на десятилетие. Лена милостиво согласилась, отдала подружке клипсу и, надев на палец прохладный нефрит, пошла со Славкой на пруд. Она давно уже обещала ему выманить из-под коряги большого замшелого рака.

В эту ночь Таня постелила себе на сеновале. Лето стояло жаркое, ночи душные — только на сеновале и спать. С огорода тянуло свежим запахом наливающихся яблок, где-то внизу, под сеном, шуршали тихие мыши, а за деревней, у речки, кто-то свистел и стрекотал.

— Приди! — вдруг услышала она вкрадчивый голос. — Приди, мы ждем тебя…

Таня поднялась на локте и огляделась. В сумраке сеновала никого не было. Она лежала одна, среди сена и ночи.

— Приди, — продолжал голос, — приди к нам, не бойся нас, мы твои друзья.

— Кто вы? — испуганно спросила Таня у темноты.

— Твои друзья, твои друзья, — прошептал голос. — Мы ждем тебя…

Поколебавшись с минуту, Таня оделась, слезла с сеновала и, прихватив на всякий случай топорик, которым мать обычно щепала лучину для самовара, пошла в темноту.

Она прошла Рассоленками, вышла за околицу и — через поле, в лес. Таня не боялась. Ей было интересно. Девочка уже поняла, что голос раздавался из ее сережек-клипсов.

Таня шла уже дольше часа, посвечивая под ноги прихваченным из дома фонариком. Близко уже было до Совьего Лога. Не напорись она в темноте на заросли чудовищно хищной и жгучей крапивы, не поняла бы Таня, что за ней кто-то следит.

Когда девочка, вдоволь наойкавшись, чесала обожженную крапивой ногу, она услышала какой-то шорох в кустах за спиной. Быстро обернувшись, она выхватила из-за пояса топорик и направила луч фонаря на шум.