Журнал «Млечный Путь» - Млечный путь № 3-2012(3)

Артур всё ещё стоял спиной к ней.

— Вы устали? — Соловьёвой очень хотелось сейчас увидеть его лицо. — Если хотите, можем продолжить завтра.

— Нет, — Артур покачал головой и обернулся. — Если вы ещё в состоянии слушать. Зачем вам задерживаться здесь на лишний день, вас ведь ждут. Если можно, давайте закончим сегодня.

Соловьёва кивнула и села, Артур остался стоять.

— Дальше всё, как в тумане. Первые три месяца после похорон я ничего не помню. Но, как только я пришёл в себя, мне стало невыносимо находиться под опекой мамы. Она меня просто изводила сочувствием. Я уехал домой, в нашу с Элей квартиру. Я думал, будет больно, но все чувства как-то притупились, и мне, наоборот, стало лучше. В нашей квартире всё было пропитано нею: платья хранили её запах, книги — прикосновения её пальцев, разные мелочи напоминали о ней, и даже воздух пах Элей. И я, погрузившись во всё это, стал как-то по-нездоровому спокоен. Я не выходил из дома, мне казалось, что если я выйду, то утрачу Элино присутствие. Но потом я нашёл её предсмертную записку. Ничего нового я не узнал, она прощалась со мной, говорила, что любит. — Артур замолчал, слышно было, что он сдерживает слёзы. — Я не помню, сколько я прорыдал над ней. Кажется, было утро, когда я пришёл в себя и вышел на улицу. Я сам не знал, куда и зачем иду. Мне казалось, что весь мир преобразился, я видел его иначе, как-то острее воспринимал. Я радовался солнцу, цветам, людям. Я купил мороженое и съел его, хотя не терплю его с детства. Я решил, что сошёл с ума. Но потом стало ещё интереснее, я чувствовал, как меняется мой образ мышления, я делал поступки, не свойственные мне, так скорее поступила бы Эля. Я не стану всего пересказывать, приведу один пример: однажды я замер оттого, что, одевая свитер, сделал жест, словно вытащил из-под ворота длинные волосы.

— У Эли были длинные волосы?

— Я вам её не показал? — спохватился Артур. — Простите. Сейчас…

Он полез в карман и достал оттуда фотографию. С фото смотрела светловолосая девочка, с длинными густыми волосами и выразительными карими глазами. Взгляд её почти черных глаз был умиротворённым и загадочным.

— Очень красивая, — непонятно зачем сказала Анна Викторовна.

Артур улыбнулся.

— Да, очень. Так вот, потом я неожиданно стал писать стихи. И в этих стихах я к себе обращался. И ещё играть на гитаре, — Артур нервно ходил по кабинету. — Я никогда не играл раньше. У меня нет ни слуха, ни голоса.

Соловьёва внимательно следила за пациентом.

— И как вы это можете объяснить, Артур?

— Анна Викторовна, я не знаю, как это назвать — феномен или воля божья, но я почувствовал, что она во мне.

Соловьёва поморщилась.

— То есть вы хотите сказать, что теперь вы не один человек, а два?

Артур сразу же разозлился.

— Не задавайте мне этого дурацкого вопроса! — вспылил он. — Я хочу сказать то, что сказал.

— Не злитесь, Артур. Я спрашиваю потому, что хочу вам помочь.

Он подался вперёд, его глаза припухшие от слёз впились в лицо психиатра.

— Вы думаете это болезнь?

Анна Викторовна встала и прошлась по кабинету, собираясь с мыслями, потом остановилась напротив Артура.

— Артур, поймите меня верно. Выслушав вас, я остаюсь при своём мнении. Неважно, как мы это назовём — болезнь или защитная реакция организма, неважно. То, что с вами происходит, — нормально. Нормально для всякого человека, пережившего такое горе. А насчёт ваших способностей — это сложно объяснить, но возможности человеческого мозга не ограниченны, кто знает, что могут с нами сделать и большая любовь, и большое горе… Пока об этом думать не нужно, нужно лечить нервы, помочь организму…

Жаждущие чуда глаза Артура погасли, он отвернулся.

— Всё ясно, — упавшим голосом, произнёс он. — Вы считаете эту историю бредом, как и другие. Впрочем, я не удивлён. Я сам бы подобную историю посчитал бы сказкой.

Он отошёл к окну и снова закурил.

— Хорошо, я скажу вам последнее, — голос его дрожал. — Я никому этого не говорил. Где-то на втором месяце моего пребывания здесь я стоял утром у зеркала. Я плевать хотел на то, в чём меня здесь убеждали, я знал, что она со мной, во мне. И мне было горько, что я не могу её увидеть, хотя бы мельком. И вот тогда я увидел её глаза.

— Где? — профессиональным тоном спросила Соловьёва. Она уже понимала, что парень не скоро отсюда выйдет.

— Здесь! — крикнул Артур, указывая на свои глаза. — Она смотрела на меня изнутри, из меня. И не говорите, что это была галлюцинация, я всё равно не поверю. Я знаю. И это повторяется, иногда, — он заметался по кабинету. — Если бы я только мог, если бы она захотела сейчас… Эля, Эличка, — стонал он. — Помоги мне, девочка моя… Эля…

Он не то ревел, не то стонал, слёзы лились из его глаз. У Соловьёвой волосы зашевелились на голове. Это было дикое, ненормальное зрелище — огромный мужчина метался по кабинету, стонал, касался руками своего лица, плеч и вдруг замер, к чему-то прислушиваясь. Соловьёва потихоньку двинулась к двери.

— Стойте, — прохрипел Артур, не меняя позы, — не бойтесь…

И в ту же минуту он бросился к ней и, обхватив ее голову, притянул к себе. Его глаза оказались совсем близко, светло-голубые, в сплошь в красных жилках, но не успела Соловьёва попытаться вырваться, как похолодела от увиденного. Анна Викторовна отчётливо видела, как светлая радужка его глаз менялась на тёмно-коричневую и белок стал чистым с голубизной. Соловьёва закричала и, оттолкнувшись от Артура, забилась в угол кабинета. Но то, что она увидела, навсегда осталось в её памяти — изломанная, напряжённая фигура крупного мужчины со спокойным взглядом женских карих глаз…

Через две недели Артур вышел из больницы. За эти дни он несколько раз встречался с Соловьёвой, но она избегала говорить с ним о том, что произошло. Она просто научила его, как нужно говорить, чтобы выйти из больницы.

Вернувшись домой, Анна Викторовна дала подробный отчёт о заболевании Мишалова Артура Андреевича и о проведённом лечении и, несмотря на возмущение коллег, ушла на пенсию.

Спустя год она получила письмо от Артура. Он писал, что с ним всё хорошо, он работает на прежней работе, хорошо зарабатывает. О своих прошлых проблемах он не упоминал. Только в конце как постскриптум написал: «Огромное вам спасибо. Теперь мы счастливы».

Об этой истории Анна Викторовна никогда никому не рассказывала. Она всегда боялась сама помешаться среди больных, а в чудеса она не верит и сейчас. Только её внучка Соня часто рассказывает в детском саду бабушкину сказку о прекрасном принце, который так любил свою принцессу, что и когда она умерла, он носил её в своём сердце. Но в этой сказке хороший конец. Принцесса оживает, и они живут вместе с принцем долго и счастливо. А главное — живут вечно…