Журнал «Млечный Путь» - Млечный путь № 3-2012(3)

После апелляций дела шли во все более высокие инстанции европейской юрисдикции, ставя судей перед необходимостью беспрецедентных решений. Университет в Гейдельберге, видя, в какую кабалу он загнал себя, принял, в конце концов, решение единым ударом отсекающее от него всякую ответственность: он обратился к суду с просьбой об эмансипации своего апокрифа Лема. Очевидным образом в следующем действии в этой баталии Станислав Лем предъявил иск самому себе.

Надо признать, что, несмотря на все, он сохранил при этом чувство юмора. «Не знаю, что делать. Если бы я хотя бы мог сказать “плохо мне”, это было бы не самое худшее. Не могу также сказать “плохо нам”, ибо только частично могу говорить о собственной персоне». Он слал себе письма (перехватываемые и публикуемые фанклубами вражеских апокрифов), полные изощренных язвительностей и предложений межлемовских союзов, основанных на рассуждениях в соответствии с теорией игр о прибылях и убытках для отдельных стратегий сотрудничества / конкуренции.

Единственный истинный Лем

История еще больше осложнилась после принятия в Каире в 2057 г. расширения капштадской конвенции, определяющей безличностные ( non homine ) сознательные сущности. Апокрифы представляют отражение реально существующих людей — почему, однако, это должно было делать их исключительными? Переходим от биологии к цифровым состояниям, ибо именно так произошло это в истории Homo sapiens — ведь разве функция, представляющая спираль, ПРОИСХОДИТ из панциря улитки, если улитка была перед математиками? Или же все совершается наоборот: это биологическая, материальная реализация функции представляет производную вневременного нематериального идеала?

Поэтому «Кацушима Индастриз», контролирующая проект ЕВРОПА-1900, ссылаясь на закон «тождественности неотличимого», выступило о признании целостности прав для всех прошлых и будущих произведений Станислава Лема in homine и всевозможных его апокрифов пост-Лему, живущему в этой мегаимитации. Японский апокриф Лема написал «Эдем» и «Солярис», пишет «Непобедимый» — но не в этом, однако, заключена узурпация японцев.

THERE IS ONLY ONE LEM AND IT IS THE TRUE LEM . Если кто-то в абсолютном неведении относительно утверждения Пифагора дойдет до него самостоятельно, то он ведь тем самым не создаст «второго утверждения Пифагора». Идея одна, неделимая, существующая независимо от ее материальной реализации — единичная или многократная, на том или ином носителе, под тем или иным названием. Не имеет также значения, выражаешь ли ты идею цифрами или словами. Идея физики как игры, представленная в «Новой космогонии», существовала, прежде чем Лем ее записал, точно так же, как существовала Общая теория относительности, прежде чем ее сформулировал Эйнштейн. Более того: также Лем и Эйнштейн — как умственные конструкции с такими и только такими особенностями, которые сделали им возможным наиболее раннее завершение своих открытий в данных условиях — существовали до того, как родились.

И потому ЛЕМУ ЕДИНСТВЕННОМУ принадлежат все произведения, «следующие из Лема», кто бы где бы когда бы и в какой бы форме их не опубликовал. Они представляют «расширение» его разума и личности так же, как фотография тела представляет собой производную физического состояния данной личности.

А почему именно «Кацушима Индастриз» должна быть признана в качестве земного управляющего the once and future Lem ? Поскольку — доказывали японские юристы — все другие актуальные реализации Лема далеки от «идеи Лема»: замусоренные, искривленные, дополненные искажающими суть личности случайными чертами, избавленные от некоторых необходимых черт. А апокриф Лема, «живущий» в проекте ЕВРОПА-1900 — это сам концентрат лемоподобия: наименьшее отклонение от прототипа влечет за собой здесь — согласно математике нелинейных процессов — чудовищное отражение во всей имитации.

«Шмидт, Шмидт и Дзюбек» отбрасывают вышеприведенное рассуждение. Потому что откуда уверенность, что Станислав Лем, который родился 12 сентября 1921 года во Львове и умер 27 марта 2006 года в Кракове, по сути был таким севрским эталоном лемоподобия? Только потому, что он отразился в биологической форме, а не цифровой? Это же чистый расизм! Только узнав ВСЕ произведения ВСЕХ апокрифов Лема, мы сможем определить в пространстве смыслов такую n -размерную глыбу, содержащую ключевые инварианты «творчества Станислава Лема». Все ее контуры, делаемые, например, согласно правила из «Истории бит-литературы», охватят смыслы и одержимости, присущие только для конкретной реализации Лема (быть может, как раз наименее правдоподобной), а не «идеального Лема».

ТКО в своей книге стоят на стороне краковско-венского пост-Лема. Рецензент, однако, чувствует себя обязанным заметить, что принятие идеалистического толкования авторского права быстро сделало бы невыгодными инвестирования в промышленность, опирающуюся на инновации и технологические переустройства. Право не должно представлять только отражения абстрактного порядка вещей, а быть эффективным модератором в игре реальных, изменяющихся со временем и противоречивых интересов, потребностей, необходимостей. В то же время, если согласиться с ТКО, то патенты на все возможные для человеческого воображения изобретения окончательно попали бы в несколько десятков этих самых, образцовых (основанных на источниках) когнитивных сеток. Эргономия творческих процессов позволяет довольно точно рассчитать такую типологию гения. «Идеальный Лем» размещается, без сомнения, по соседству с одним из этих образцов — однако в этой нише до него были другие, такие как да Винчи или Бэкон. Из некоторых источников стало известно, что апокрифологи из Стэнфорда над ними уже работают.

Книги, спущенные с поводка

Впрочем, у «Кацушима Индастриз» другие проблемы. ЕВРОПА-1900 подвергается во много раз более серьезным испытаниям. Повторяются атаки хакеров. Многие известные люди, апокрифы которых в ЕВРОПЕ-1900 переживают прошлое, резко отличающееся от известного из их авторизированных биографий, обвиняют «Кацушима Индастриз» в диффамации. Нередко различия касаются поступков не только позорящих, а попросту криминальных. Апокрифы многих публичных деятелей «открыли» в ЕВРОПЕ-1900 на глазах у всего мира насилие, воровство и даже убийства, совершенные (если совершенные!) в молодости уважаемыми сегодня старцами, вместе с тем с математической беспощадностью показывая, как именно из таких поступков, между прочим, следуют незаурядные черты корифеев науки или государственных деятелей. Как защититься от подобной клеветы? Если нет свидетеля, то никто не знает, что ты делаешь — а в ЕВРОПЕ-1900 ты можешь наблюдать свой апокриф в любую секунду его жизни от рождения, и даже в лоне матери. А сам после семидесяти лет можешь ли довериться своей памяти в том, что ты сделал или не сделал в детстве в одно конкретное июльское утро? Ответом на неуверенность будет еще большая неуверенность.