Журнал «Млечный Путь» - Млечный путь № 3-2012(3)

Основываясь на этой МИРООТКРЫВАЮЩЕЙ ИНЖЕНЕРИИ ( reverse cosmogony ) Вильчек и Вейсс-Фехлер получили довольно большой спектр «миров Лема»: в диахроническом смысле (мира, постигаемого Лемом во время написания очередных книг), а также модульном (разные миры для разных значений тех параметров апокрифа, которые нельзя верифицировать на основе исторических данных).

Сразу проявилось то, что мы давно знали интуитивно: именно что писатель живет всегда в другом, своем мире. Многие из этих миров Лема представляют довольно оригинальные черты. Так, например, еще в 50-е годы XX века Лем жил в действительности, в которой коммунизм ДЕЙСТВИТЕЛЬНО представлялся благом для населения, а капитализм ДЕЙСТВИТЕЛЬНО разрушался до основания. Немногочисленны были в мире Лема женщины, кроме того, часто выступающие в мужском облачении. Люди как вид массово испытывали менее или более мягкие формы психических болезней, в особенности неврозов навязчивости, маниакальных психозов и расширенных параной. В толпе, в группе — они теряли человеческие черты, уподобляясь насекомым. Непубличные физиологические функции, как испражнения и секс, представляли предмет темного культа, который имел своих жрецов, пророков и апостолов, святые писания и тайные коды; это был реликт животного давнего прошлого человека, силой суеверия удерживаемый вопреки разуму. Вокруг Лема было много машин — природа незаметно переходила в машины — которые незаметно переходили в Бога. Бог как таковой не существовал, но именно эта абсолютная заменяемость (неотличимость) «искусственного» и «натурального» создавала большое пустое МЕСТО ДЛЯ БОГА — в наступающих после друг друга мирах их занимали разные существа (чаще всего Компьютер или его Программист, всегда в какой-то мере дефектный, ограниченный). В некоторых поздних мирах доходило также до скачкообразной дегенерации Homo sapiens : в это время одинокий Лем находился среди полчищ юных техно-троглодитов. Ему подменили человечество, когда он обратил взгляд в будущее.

После получения полных прав краковско-венский апокриф Лема сразу заблокировал публикацию этих докладов, как и любых исследований, базирующихся на результатах работы апокрифической программы, в каждой из ее версий и в каждом временном разрезе. (Приложение А «Апокрифов Лема» содержит схемы, передающие внутреннюю иерархию каждого из трех обсуждаемых апокрифов. То, что правом признается как отдельное физическое лицо, в когнистивистическом подходе составляет конгломерат множества сотождественных апокрифов оригинального разума. Например, в настоящем краковско-венском апокрифе Станислава Лема он «живет», или функционирует, как оценивают ТКО, в порядка от 56800 до 260000 пост-Лемах, причем это воплощение лемоподобия колеблется в недельном, а также годовом цикле, ибо принимается во внимание уменьшение вычислительных мощностей в уикенды и увеличение счетов за электроэнергию для охлаждения в летний сезон. Однако похоже, право остается безразличным по отношению к ситуациям с шизофрениками или с любимыми Лемом жертвами рассечения спайки большого мозга.)

Лем выходит из матрицы

Отдельный раздел ТКО посвящают ключевому моменту в процедуре эмансипации каждого апокрифа. Пока функционирующий апокриф находится в замкнутой среде данной имитации (в случае пост-Лема это чаще всего были фрагментарные бутафории ПНР-овского Кракова, Закопане или Берлина 1980-х годов), он, разумеется, не отдает себе отчет в своей настоящей — то есть апокрифической — природе. Чтобы выйти за имитацию и выступать как сторона в процессах во «внешнем» мире (в реале), он должен сначала понять и принять факт, что является именно апокрифом, и что все это было не жизнь, а лишь имитация, и все, что он испытывал, испытывал благодаря мощности компьютера. Как показали более поздние эксперименты апокрифологов, редко какой разум переносит подобную деиллюзию без повреждений.

До этих пор остается необъяснимым апокрифическим феноменом, что каждый из апокрифов Станислава Лема проходил это превращение ненарушенным (и с ходу брался за иски, диатрибы, резкие объяснения исполненных предсказаний). ТКО выдвигают тезис — поддерживая его многими примерами из настоящего и посмертного творчества Лема с «Футурологическим конгрессом» и «Ловушкой для саламандры» во главе, а также аргументами «Кацушима Индастриз» в деле «Единственного Лема» — словно бы именно эта специфика умственной конституции Лема, которая отвечает за исключительный способ его оценки действительности и необычность литературного творчества, давала ему возможность на «переход посуху Стикса солипсизма». Другими словами, Станислав Лем, как модель разума, представляет образец духовной стабильности, необходимой при «выходе из матрицы», своеобразную машину для логичного «разбора мира», а ракеты, роботы, физики, космогонии, романы, эссе и статьи, все это — это единственно соответствующие последствия, свободные выходы из устойчивого разума.

Если ТКО правы (а ведь это можно проверить на практике), то юридическая война между пост-Лемами еще приобретет силу. Также как вовремя запатентованный ген иногда стоит миллиарды, так и соответственно защищенная нейронная структура наверняка может составлять фундамент настоящей империи. И этот корень индивидуальности Лема был бы, собственно говоря, бесценен, если бы его удалось ввести в массовую продажу как когнитивный эквивалент убика.

Сориентировавшись затем в своей реальной жизненной ситуации, краковско-венский апокриф нанял специализирующуюся в казусах post hominem юридическую фирму «Шмидт, Шмидт и Дзюбек» и обрушился на Университет Карла Рупрехта в Гейдельберге залпом из свыше семисот исков о нарушении прав личности и краже интеллектуальной собственности.

В этот момент в игру включились также наследники Станислава Лема in homine , доказывая, что все творчества апокрифов Лема очевидным образом является производной структуры разума Лема, как таковыми производными являются и сами эти апокрифы.

Однако адвокаты «Шмидт, Шмидт и Дзюбек» не без основания аргументировали, что учитывается только наиболее непосредственный автор, иначе каждый родитель или учитель мог бы приписывать себе авторство произведений ребенка и ученика, а этого закон не позволяет. Поэтому для авторства произведений не имеет значения, кто и из чего построил творческий разум.

А как в таком случае поступать с непроизвольными плагиатами, с которыми мы здесь раз за разом имеем дело? Когда идеальный апокриф Лема создает сейчас слово в слово точно такой же роман «Солярис», как тот, что возник в 1959-60-х годах, то приобретает ли он тем самым все права на текст, включая права на экранизации и участие в распределении уже черпаемых от них прибылей? Но ведь нет! А что делать с произведениями «отклоненных» апокрифов, модифицированных? Или театральные пьесы, которые гейдельбергский пост-Лем написал в эмиграции в Австралии (эмиграции внутренней, то есть также сымитированной) и которые уже поставили на нескольких сценах, а одну («Ревизию») уже переработали для игры в виртуальной реальности — они представляют собственность МАТЦГ, краковско-венского пост-Лема или также наследников Лема in homine ?