Генри Олди - Один плюс один

В следующий миг на голову Фухе обрушился страшный удар, и свет в глазах комиссара померк.

— …И до часу ночи чтобы этот легавый стал жмуриком, — это были первые слова, которые Фухе услышал, очнувшись.

— А что делать с вашей дочерью? — поинтересовался другой голос, который, как понял комиссар, принадлежал Мумак Сингху.

«Замумачу!» — со злостью подумал Фухе, ощупывая здоровенную шишку на затылке.

— Облом, в натуре, но придется ее тоже кончить, — узнал комиссар голос магараджи. — Слишком много знает.

— Я понял, господин.

— Ништяк, что усек. В час клиенты подваливают. Все должно быть чики-чики.

— Яволь! — ответил Мумак Сингх почему-то по-немецки.

По коридору затопали удаляющиеся шаги, и все смолкло.

Фухе с трудом сел и огляделся по сторонам. Он находился в крохотной сырой камере без окон; под потолком горела вполнакала засиженная мухами лампочка без абажура. Дверь была окована толстыми листами железа и, как тут же убедился комиссар, заперта.

«Ну почему они никогда не забывают запереть дверь?» — с тоской подумал Фухе. Он исследовал содержимое своих карманов и убедился, что и пресс-папье, и «магнум» бесследно исчезли. На сигареты и спички бандиты, правда, не позарились, и Фухе немедленно закурил. Тут комиссар догадался посмотреть на уцелевшие часы. Было около половины одиннадцатого вечера. Времени оставалось совсем мало.

Не успел Фухе докурить сигарету, как в коридоре снова послышались шаги, и в двери открылось зарешеченное окошко.

— Ну что, господин комиссар, очнулись? — расплывшееся в довольной ухмылке лицо Мумак Сингха едва умещалось в окошке.

— Это ты меня приложил? — поинтересовался в ответ Фухе.

— Разумеется! — ухмылка Мумак Сингха сделалась еще шире. Фухе очень надеялся, что физиономия индуса сейчас треснет, но этого, увы, не произошло.

— Неплохо, — оценил комиссар. — Но слабовато. После моих ударов обычно не выживают. И ты не выживешь.

Мумак Сингх весь затрясся от смеха, но тут же взвыл, схватившись за левый глаз, в который угодил метко пущенный комиссаром окурок «Синей птицы».

— Первый раз сижу в вашей тюрьме, — сообщил Фухе. — Но должен отметить: окошки в дверях у вас хреновые. Решетка слишком редкая. Ты сам только что убедился.

— Спасибо, что подсказали, — ехидно ответил Мумак Сингх, обнаруживший, что глаз его, как ни странно, цел. — Только вам это уже без разницы. Сегодня у Кали будет в два раза больше пищи, чем обычно.

Фухе невольно вздрогнул, но постарался не показать, насколько его заинтересовали слова Мумака.

— Ага, дрожишь! — по-своему истолковал тюремщик реакцию комиссара. — Ты будешь дрожать еще не так, когда тебя введут в зал Посвященных. Магараджа, этот жалкий драг-дилер, приказал просто убить тебя и его дочь — но мы поступим лучше.

Сегодня — ночь Кали. Наша богиня вновь вкусит жертвенной крови — и благодать снизойдет на верных сыновей и дочерей Кали!

Но сначала ты у меня съешь этот «бычок».

Мумак Сингх подобрал с пола угодивший ему в глаз окурок и начал звенеть ключами в поисках нужного. Но тут, видимо, какая-то мысль пришла в голову тюремщику, и он на мгновение застыл.

— Что, испугался? — подзадорил его Фухе.

— А пусть даже и испугался, — неожиданно легко согласился Мумак Сингх. — Я понял, чего ты хотел! Чтобы я разозлился и открыл дверь — вот тут-то ты бы на меня и бросился. Да, у тебя был шанс. Но теперь его нет! Я не клюну на эту удочку! Все равно ты скоро отправишься на встречу с Кали.

Тут Мумак Сингха неожиданно заинтересовал окурок Фухе, который он все еще брезгливо держал двумя пальцами. Тюремщик осторожно поднес окурок к мясистому носу, шумно втянул ноздрями воздух…

— Э-э-э, да вы еще и наркоман, комиссар! — снова расплылся в улыбке служитель Кали. — Попросту говоря, торчок! Вот уж от кого — от кого, а от вас не ожидал. О, да у вас еще есть! — Фухе как раз извлек из кармана пачку «Синей птицы».

— А может, и мне дадите сигаретку? — вдруг перешел на заискивающе-просительный тон Мумак Сингх. — А я тогда вас совсем не больно зарежу!

— А может, выпустишь? — без особой надежды осведомился Фухе.

— Ну что вы, комиссар, как можно?! Всего за одну сигаретку с гашишем… Нет, не пойдет!

— Ладно, на, травись, — сдался Фухе, передавая через решетку Мумаку сигарету. — Только чтоб не больно резал!

— Да что вы, комиссар, — заулыбался Мумак, закуривая. — Вы даже не заметите ничего! Раз — и перед вами уже Кали.

— Ладно, там видно будет, — мрачно пробормотал комиссар, прикуривая в свою очередь.

— Правильно-правильно, покурите, комиссар, да побольше, — захихикал Мумак Сингх. — Тогда вообще ничего не почувствуете! Ну ладно, пора мне, а то главная жрица ждать не любит. До скорого, комиссар! — и по коридору забухали удаляющиеся шаги.

Фухе остался один. Докурив одну сигарету, он, немного поразмыслив, последовал совету тюремщика и достал следующую.

Из камеры Фухе, пребывавшего в состоянии полной абстракции, вынесли Мумак Сингх и Рамакришна. Комиссар лишь вяло шевелился и бормотал что-то невразумительное, вроде: «Мама мыла Раму, мама мыла Кришну, Кришна в харю Раме, Рама в харю Кришне!..» Это было отнюдь не удивительно: тюремщики насчитали на полу более десятка окурков, а в самой камере стоял ядреный гашишный дух, смешанный с табачным перегаром «Синей птицы».

— Ну вот, и вязать не надо, — заключил пребывавший в благодушно-гашишном настроении Мумак Сингх.

— Зато тащить всю дорогу придется, — мрачно возразил Рамакришна, которому гашиша не досталось.

— Харя Кришны! — подал голос Фухе. — Ну и харя!..

Комиссара действительно пришлось нести почти всю дорогу, поскольку на ногах он стоял плохо, а идти отказывался наотрез. Тем не менее без четверти двенадцать Фухе был доставлен в храм и на веревке спущен в потайной жертвенный зал.

Рабиндрагурия — стройная черноволосая девушка с широко распахнутыми от ужаса глазами — была уже здесь. Ее не связали — в зале находилось десятка два крепких полуголых мужчин, и бежать девушке было совершенно некуда. Когда из люка в потолке выпал Фухе, принцесса невольно вскрикнула.

— Господин комиссар?! Что они с вами сделали?! Накачали наркотиками?! Изверги! Палачи! Теперь мы погибли!

Рабиндрагурия узнала великого комиссара по фотографиям, которые давно собирала.

— Я сам-м-м н-н-накачалс-с-ся! — с трудом выговорил Фухе и вновь отключился.

Тут глухо застучали барабаны, выбивая какой-то первобытножуткий, засасывающий ритм, участники обряда расселись по местам и затянули загробными голосами:

— Кали-и-и, Кали-ма-а,

— Кали-и-и, Кали-ма-а!..

— Калин-ка-а, малин-ка-а, — попытался Фухе включиться в общий хор. Но комиссар все время сбивался с такта и потому вскоре бросил это занятие.