Сергей Смирнов - Память до востребования [Фантастические рассказы и повесть]

Итак, неприятельский выпад исходил скорее всего от Пыреевой. Подчиненные Хоружему мэнээс Мясницкий, инженер Гулянии и лаборантка Оля вряд ли додумались бы сыграть с ним столь недобрую шутку. Впрочем, необыкновенность события так ошеломила Бориса Матвеевича, что он подозревал всех подряд: и инженера, и младших научных, и Олю, и шефиню сбою, затеявшую, быть может, столь оригинальную проверку дисциплины труда; и даже третьего старшего, Елену Яковлевну Твертынину, он тоже стал подозревать, хотя уж она-то никогда не была сильна в канцелярской грамоте, а Хоружего недолюбливала просто так, без всяких козней, за его худенькую и чересчур робкую жену.

И вовсе бы утонул Борис Матвеевич в топи безнадежных размышлений, не раздайся стук в дверь.

Хоружий вздрогнул. Дверь раскрылась. На Бориса Матвеевича медленно накатилась куполообразная фигура Твертыниной и замерла, нависнув над ним. Хоружий склонил голову к плечу и, приподняв веки, вопросительно развел брови в стороны.

— Звонила Климовна, — лавиной загудел сверху голос Твертыниной. — Через час приедет.

— А я как раз сегодня хорошую заварку принес, — удовлетворенно сообщил Борис Матвеевич; шея его заныла в неестественном изгибе, и он подпер голову ладонью.

— Боря, а как насчет отчета? Если он у тебя готов, я бы по нему… кое-что… — Твертынина, конечно, замялась: никому в лаборатории и в голову бы не пришло, что у Бориса Матвеевича может вдруг сам собой появиться отчет. — У нас ведь из той работы с болотными черепахами в целом…

— Ах, отчет… Тут он, сейчас найду. — Хоружий небрежно поширял по столу всякие бумаги и наконец отодвинул в сторону маскировочную папку. — Вот. На прокат до приезда Климовны.

Твертынина подержала отчет за скрепочку и с любопытством заглянула в листы, переворачивая их, как страницы художественного альбома.

— А кто печатал? — поинтересовалась она с легким изумлением. — Уж не ты ли?

— Хм… А вот я… А что? — И Борис Матвеевич стал весь внимание.

Ни единой тени не промелькнуло на широком лице Твертыниной, только правый уголок тонких сухих губ вдруг затрепыхался, словно крылышко комара, увязшего в паутине, и спустя мгновение замер.

«Не ее работа», — решил Борис Матвеевич и равнодушно отвернулся.

В эту самую минуту Ирма Михайловна Пыреева пребывала в состоянии, которое можно оценить как тяжелая оторопь. Чуть сгорбившись, она застыла над своим столом. Дым сигареты, тлевшей под самым подбородком в плотно сжатых пальцах, окутывал лицо ее и клубился в мелко завитых волосах. Она тяжело, до бледности вокруг век, щурилась, острые, угловатые брови ее редко вздрагивали.

На столе перед ней лежала запись биотоков мозга шишкохвостого геккона, — запись, которой попросту не могло существовать!

Накануне Ирма Михайловна и младший научный сотрудник Люся Артыкова безуспешно пытались наладить новую «методику энцефалографии шишкохвостых гекконов в свободном поведении». На запись постоянно лезла необъяснимая наводка, электроды не желали надежно крепиться на плоской головенке безмолвного существа; да и сам геккон в этот неудачный вечер отказывался вести себя «свободно» — лишь уныло приваливался боком к стенке террариума и безучастно созерцал чужой, застекленный мир… Решили отложить все до завтра.

И вот утром следующего дня Ирма Михайловна обнаружила эту необходимую для отчета запись на своем рабочем столе. Качество энцефалограммы пугало своей безупречностью. Невольно Ирма Михайловна подумала о подделке, однако погнала эту мысль прочь: подделать столь мастерски все показатели биотоков человеку не под силу. Такого «чистого» результата Ирма Михайловна не встречала даже в работах классиков: прямо сейчас режь ленту на любое количество отрывков и клей хоть в статью, хоть в докторскую диссертацию — куда душе угодно. Более всего настораживала одна странная особенность записи: все указующие пометки были сделаны не от руки — по почерку легко было бы узнать самозваного автора, — а отпечатаны на машинке, вырезаны в виде аккуратных квадратиков и наклеены в нужных местах. Ни Люся Артыкова, ни аспирант Окурошев никогда не отличались столь изысканной опрятностью.

Ирме Михайловне стало не по себе. Она скрупулезно, с дотошностью криминалиста обследовала всю комнату сантиметр за сантиметром. Сомнений не осталось, кто-то здесь вечером серьезно поработал, прочистил забитые перья энцефалографа, сделал запись, прилежно прибрал за собой, развесил электроды на планочке, покормил гекконов — и скрылся…

Ирма Михайловна давила ногтями сигаретный фильтр и, замерев у стола, дожидалась очной ставки с Люсей.

Тем временем Борис Матвеевич начал проверять следующего подозреваемого. Когда в комнату впорхнула лаборантка Оля Пашенская, он с нею поздоровался первым. Будь Оля чуть пособраннее, она сразу насторожилась бы: Хоружий не отличался светскостью. Однако Оля, даже не взглянув на Бориса Матвеевича, машинально ответила ему каким-то неопределенным птичьим возгласом, швырнула на свой стол маленькую заплечную сумочку и подсела к телефону.

— Оля, — ласково повысил голос Борис Матвеевич, пытаясь перехватить внимание лаборантки до того, как та наберет номер, — ты вот тут… вчера… Черновик отчета я вроде оставлял. Не попадался он тебе, а?

— Что? Отчет? — дернулась Оля, не отнимая трубки от уха. — Нет… Какой отчет?

— Черновик я оставлял, — вежливо повторил Борис Матвеевич.

Оля подумала что-то плохое и угрожающе выставила на Хоружего острую коленку. Это был проверенный прием: взгляд Бориса Матвеевича растекся по коленке, как медуза, брошенная на камень.

— Нет, не видела, — отрезала Оля и отвернулась. — Элька, ты? Что так долго не подходишь? Разбудила?..

— А заявки? — донесся до нее чуть севший, какой-то жалобный и совсем примирительный голос Бориса Матвеевича. — Ты их подготовила?

— …Ну да, вчера у Генки… — Оля, словно отмахнувшись от мухи, указала Хоружему на свой стол. — Там гляньте, я не помню… Нет, Эль, это не тебе… И чтó Алик?

Борис Матвеевич глянул на Олин стол и едва не хлопнул себя ладонью по лбу: заявки были готовы и отпечатаны столь же образцово, сколь и таинственный отчет.

— Ты печатала? — как можно ласковее спросил Борис Матвеевич.

— Ну, конечно, на «манке». А какого цвета? — Оля бросила косой взгляд на бумаги, которые Борис Матвеевич держал на весу, протянув к ней руки, и, по близорукости не вникнув толком в суть дела, неопределенно дернула плечиком. — Ну, это же сумасшедшие деньги!

Борис Матвеевич был удовлетворен.

«Печатала она… Стерва… Теперь узнать бы: с чьей подачи», — подытожил он свои наблюдения и, вспомнив ненароком острую коленку, машинально расстегнул ворот рубашки и тяжело вздохнул.