Сергей Смирнов - Память до востребования [Фантастические рассказы и повесть]

Дошла очередь до Елены Яковлевны Твертыниной, и она тоже смогла похвастаться успехами. К ней поступил новый террариум с двумя парами варанчиков, была отпечатана программа работ. Об одном лишь Елена Яковлевна умолчала, но вовсе не из какого-либо расчета, напротив — в силу совершенной своей непосредственности. Дело в том, что и новый террариум, и готовые бумаги появились утром в комнате Твертыниной как бы сами собой, словно их подбросил некий доброжелатель-инкогнито. Не только с программой экспериментов, но и вообще с их замыслом Твертынина познакомилась сегодня впервые. По правде говоря, варанчики были заказаны давным-давно, больше года тому назад, и Елена Яковлевна успела о них позабыть. Тем не менее утренний сюрприз не вызвал у нее никаких особых чувств — ни удивления, ни радости. Лаборантка Твертыниной Марина Ермакова, дочка подруги детства, была девушкой очень прилежной и деловой. Елена Яковлевна доверяла ей как себе самой и за все старания Марины привыкла даже не благодарить ее, считая свои хлопоты в равной степени и Мариниными. К тому же девушка интересовалась наукой, училась на вечернем отделении педагогического института, и любая работа, по верному мнению Елены Яковлевны, шла ей на пользу. Сейчас Марина была в отпуске, однако ничто ведь не мешало ей незаметно помочь Елене Яковлевне, особенно в отчетную пору.

Инженер Гулянин также не отстал от коллектива. Вся требовавшая осмотра или ремонта аппаратура, собранная за квартал на стеллажах его комнаты, сегодня утром вдруг оказалась исправной… Изредка приборы, особенно отечественные, приятно удивляли чудесными самоисцелениями, а потому инженер Гулянин никакой мистики в событии не усмотрел и был только рад возможности выполнить свою главную функцию — доложить начальству об исправности оборудования.

Посланный по срочному делу аспирант Окурошев забежал сначала в буфет перекусить, а затем явился по назначению.

…Накануне, под конец прошлого рабочего дня, инженер Гулянин по просьбе Светы Коноваловой вывез энцефалограф фирмы «Альвар» в сарай для списанной аппаратуры. Теперь дело стало за молодым и сильным аспирантом: энцефалограф требовалось разбить.

Света, зайдя в свой кабинет чуть раньше Окурошева, ужаснулась: в комнате густо клубилась пыль, дышать было нечем. За окном ковырял почву и песок ржавенький экскаватор, там велась работа по плановому благоустройству территории института. Света кинулась к окну и прокричала, перекрывая грохот бездушного механизма:

— Эй, вы там! Сколько ж можно! Вчера вы эту кучу туда навалили! Сегодня — сюда! Вы что, издеваетесь?!

Экскаваторщик расплылся в добродушной довольной улыбке. Потом парень опустил ковш и заглушил мотор.

— Зря шумите, девушка, — примирительно обратился он к Свете. — Мне велено, я копаю. Нам тут делать нечего, вот прораб и ищет, чем бы озадачить… На чаек пригласили бы, что ли. На лягушек ваших глянуть…

Света захлопнула окно и отвернулась.

— Меня вот послали, — сообщил аспирант Окурошев, морщась и покашливая.

Света указала на дверь и сердито подтолкнула Окурошева к выходу. Оказавшись в коридоре, оба с минуту переводили дыхание.

— Нахал, — сказала Света по адресу экскаваторщика. В голосе ее слышалось запоздалое кокетство. — Ну ладно… Спортом занимаешься?

Николай пожал плечами:

— Бегал раньше.

— Вот тебе ключ от сарая. Там в правом углу кувалду найдешь. Возьми и расколоти быстренько энцефалограф… наш который, «альваровский», списанный. Хорошенько разбей. Потом отдашь ключ. Я буду в двести восьмой.

Окурошев, выпучив глаза, смотрел на Свету.

— Ничего себе, он же совсем новый! На нем же почти не работали.

— Ну, мало ли. — Света дернула плечиком. — Списан — и дело с концом. На той неделе еще новее привезут.

— Ломать-то зачем? — недоумевал Окурошев.

— Как это «зачем»? — уже начала сердиться Света. — Списан ведь. Надо расколотить, чтоб не растащили. Казенное же добро. Что ж непонятного?

— Так зачем нам еще один, новый? — не отставал аспирант. — Этот только-только разработался. Я же с ним возился — отлично «пашет».

— Ну зануда! — охнула Света. — Мало ли, что «пашет». У нас ведь дотация. Не представим полной сметы — в следующем году средства срежут, да еще и заклюют. С Ираидой потом скандала не оберешься. Опять не понятно?

— Но ведь можно его кому-нибудь передать. Больнице… куда-нибудь в область, например. Зачем ломать?

— А кто этой передачей заниматься будет? Одних бумаг… Нет таких инстанций… Коль, не мучай меня. Давай действуй, все равно больше некому.

Энцефалограф стоял посреди сарая. Жалкий, словно верный пес, брошенный бессердечными хозяевами. Окурошеву стало стыдно и противно заниматься грешным делом, будто его и впрямь попросили пристрелить обреченную собаку. Минут пять он страдал и злился на весь мир, на организацию науки в их институте, на свое начальство, наконец, на Свету и только на нее одну, потом снова на весь мир. Он даже решил пойти прямо с кувалдой в руках к Верходеевой и заявить ей все, что он думает по поводу такого вандализма. Сам собой возник красивый обличительный монолог, который наверняка бы восстановил справедливость. Теперь Окурошев глядел на аппарат с любовью отважного защитника. Он воодушевился было, но, трезво оценив силу противника и масштабы бюрократической топи, вновь приуныл. Железная ручка кувалды холодила пальцы, и словно бы с этим холодком проникла в голову жутковатая мысль: а ведь какое варварское, пакостное и пьянящее наслаждение можно испытать, если размахнуться с плеча да со всей силы… чтобы брызнули из-под тяжелой болванки всякие стеклышки, кнопочки… Окурошев ощутил на себе чей-то холодный, колючий взор и судорожно огляделся… Никого.

Вернувшись взглядом к прибору, он едва не уронил кувалду на ногу: энцефалограф оказался разбитым. Он был так изуродован, как будто побывал под бульдозером. Учинить такое Окурошев был не способен, колоти он по несчастному прибору хоть неделю кряду.

Ладонь у Окурошева вспотела, и кувалда все-таки выскользнула, однако упала не на ногу, а рядом.

Очухался молодой аспирант лишь в двести восьмой комнате. К действительности вернул его нежный голосок Светы:

— Как, уже? Вот и молодец. А еще философию тут разводил. Дела-то раз плюнуть, на пять минут. Ладно, сейчас отрежем тебе тортика и чайку нальем. За работу… Кувалду-то зачем принес? Отнеси обратно. И красочку с нее сбей.

Окурошев едва понимал, о чем так ласково говорит Света, но, услышав про краску, вздрогнул и поднес кувалду к глазам: било ее облепили кусочки краски, еще совсем недавно покрывавшей корпус импортного прибора.

На следующее утро Бориса Матвеевича ждал новый сюрприз: машинописные экземпляры двух статей, одной — для «Физиологического журнала», другой — для «Журнала высшей нервной деятельности». Казалось, покровитель-инкогнито обладает недюжинным талантом чтения мыслей на расстоянии: ужиная накануне, Борис Матвеевич мимолетно вспомнил о своих творческих замыслах и помечтал о паре публикаций — давненько их не было у него. Поужинав, Борис Матвеевич отложил свои мечтания на утро и включил телевизор: начинался мировой чемпионат по футболу.