Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

Он взял протянутую ему флейту, бережно прикрыл пальцами отверстия и сыграл сначала несколько нот, а затем гамму.

– Ха! – воскликнул он и пригляделся к инструменту. – А в наших флейтах они расположены по-другому! Но я всё равно попробую.

И он сыграл песню, такую пронзительную, что все вместе они танцевали под её звучание, как птицы. Иззапад играл и кривился, пока наконец его лицо не успокоилось, и продолжил играть, смирившись с новизной тональности.

Закончив, он снова посмотрел на флейту.

– Я играл «Сакуру», – сказал он. – Зажимал отверстия, как для «Сакуры», но вышло что-то иное. Уверен, всё, что я вам говорю, претерпевает такие же изменения. И ваши дети возьмут то, что делаете вы, и сделают по-другому. Так что не имеет большого значения, что я скажу сегодня или что вы сделаете завтра.

Какая-то девочка танцевала, держа в руках свою игрушку, яйцо, выкрашенное в красный цвет, и Иззапад уставился на неё, чем-то поражённый. Он огляделся, и все заметили, что ссадина на его голове снова начала кровоточить. Его глаза закатились, он осел, как от удара, и выронил флейту из рук. Он прокричал что-то на другом языке. Толпа притихла, и те, кто был к нему ближе всех, тоже сели на землю.

– Это уже случалось раньше, – объявил он незнакомым голосом, медленным и скрипучим. – О да… теперь я всё помню! – то ли тихо вскрикнул, то ли простонал он. – Не эту ночь, в точности повторённую, а свой предыдущий раз здесь. Послушайте… Мы проживаем многие жизни. Мы умираем, а затем возвращаемся в другой жизни, пока не проживём её достаточно хорошо, чтобы покончить со всем. Когда-то давным-давно я был ниппонским воином… нет, китайским! – он сделал паузу, о чём-то соображая. – Да. Китайским. И это был мой брат Пэн. Он пересёк Черепаший остров и все его вершины, он спал в брёвнах, сражался с медведицей в её берлоге, прошёл весь путь до вершины, к этому самому поселению, к этому дому советов, к этому озеру. Он рассказал мне об этом после нашей смерти, – он коротко взвыл, огляделся по сторонам, словно в поисках чего-то, и побежал к Дому Костей.

Там хранились останки предков после индивидуальных погребений, когда они уже достаточно долго пролежали на виду у птиц и богов, чтобы те очистили их добела. Тогда их аккуратно складывали в Доме Костей под холмом, и обычно это место не посещали во время танцев, да и редко когда посещали вообще.

Но шаманы славятся своей смелостью в таких ситуациях, и все наблюдали за огоньком, прошивавшим щербатую кору стен Дома Костей, когда Иззапад водил факелом из стороны в сторону. Его зычный хриплый вскрик перерос в вопль: «Аааааааа!» Он вышел, держа перед собой факел, освещающий белый череп, которому он лепетал что-то на своём языке.

Он остановился у костра и протянул им череп.

– Смотрите, это мой брат! Это я!

Он поднёс треснувший череп к лицу, и череп смотрел на них своими пустыми глазницами, и действительно казалось, что он очень подходит к его голове. Это заставило всех затаить дыхание и снова прислушаться к нему.

– Я сбежал со своего корабля на западном побережье и двинулся в глубину острова вместе с подругой. Мы шли всегда на восток, за восходящим солнцем. Я попал сюда в тот момент, когда вы собирались на совет, такой же, как сегодня, чтобы договориться, по каким законам вам жить дальше. Пять народов перессорились, и Дагановеда собрал вас вместе, чтобы раз и навсегда решить, как прекратить раздоры в этих прекрасных долинах.

Эта история случилась на самом деле – так начинались ходеносауни.

– Я видел Дагановеду, видел, как он всё устроил! Он собрал всех вместе и предложил создать лигу народов под управлением сахемов, и племён, связующих народы, и старых женщин. И все народы согласились, и ваша лига мира зародилась на том собрании, в самый первый год, и существует до сих пор в том виде, в каком она была задумана первым советом. Наверное, многие из вас тоже там были, в прежних жизнях, или, возможно, вы находились на другом конце света, наблюдая за строительством монастыря, в котором я вырос. Неисповедимы пути перерождения. Неисповедимы. Я был здесь, чтобы уберечь ваши народы от болезней, которые мы же обречены были принести. Я не придумывал вашей прекрасной системы правления – это сделали Дагановеда и все вы вместе, мне об этом ничего не известно. Но я научил вас струпьеванию. Он дал вам струпья и научил, как сделать неглубокую царапину и вложить струп в порез, и сохранить струп, образовавшийся впоследствии, и повторять все ритуалы против оспы, и соблюдать диету, и читать молитвы богу оспы. О, если бы мы могли исцелить все свои болезни на этой земле! И на небесах.

Он повернул череп к себе и заглянул внутрь.

– Он сделал это, и никто ничего не знал, – проговорил он. – Никто не знал его, никто не помнит этот мой поступок, ему нет никаких свидетельств, кроме вспышек в моей памяти и существования этих людей, которые бы умерли, если бы не мой поступок. Вот что такое человеческая история: не императоры и генералы и их войны, а безымянные поступки людей, о которых не остаётся свидетельств, добрые дела, которые мы делаем, раздавая добро как благословение, просто делая для незнакомых людей то, что наша мать делала для нас, и не делая того, против чего она всегда увещевала. И всё это передаётся дальше и делает нас такими, какие мы есть.

Он продолжил говорить на своём родном языке, и это длилось некоторое время. Все внимательно наблюдали, как он обращается к черепу в своей руке и гладит его. Зрелище заворожило, и, когда он умолк, чтобы зачарованно прислушаться к черепу, отвечавшему ему, они, казалось, тоже услышали его слова на этом странном птичьем языке. Они продолжали переговариваться, и в какой-то момент Иззапад всплакнул. Для всех было неожиданностью, когда он повернулся к ним и снова заговорил с ними на необычном наречии сенека:

– Прошлое упрекает нас! Так много жизней. Мы меняемся медленно, о, как же медленно. Вам кажется, что этого не происходит, но это так. Ты, – он указал черепом на Ключника Вампума, – ты никогда не стал бы сахемом, когда я знал тебя в прошлый раз, брат мой. Ты был так зол, но теперь ты успокоился. А ты…

Он направил череп на Иагогэ, и у той ёкнуло сердце.

– Раньше ты бы не знала, что делать с твоей великой силой, сестра моя. Ты никогда бы не смогла столь многому научить Ключника.

Мы растём вместе, как и предсказывал Будда, только теперь мы можем постичь и принять наше бремя. Ваше правительство самое прекрасное на земле, никто ещё не понял, что все рождены благородными, все являются частью единого разума. Но и это тоже бремя, понимаете? И вам его нести: все будущие нерождённые жизни зависят от вас! Без вас мир превратится в кошмар. Суд наших предков, – он размахивал черепом, как курительной трубкой, беспорядочными жестами указывая в сторону Дома Костей. Его рана на голове кровоточила уже вовсю, а он рыдал, хлюпая носом, и толпа смотрела на него, разинув рты, путешествуя с ним в священном шаманском космосе.