Ремон Мариваль - Агуглу (Тайна африканского леса) [Затерянные миры, т. XXVII]

Талеб спрятал в карман мои три дуро и призвал благословение на меня и на всех моих родственников до пятого поколения.

Признаться, рукопись меня разочаровала. Написанная карандашом, на пожелтевшей бумаге, неровным и быстрым почерком, она была почти совершенно неразборчива. Что же касается самого рассказа, то он сообщал о таких странных, таких неправдоподобных событиях, что показался мне от начала до конца плодом расстроенного воображения какого-нибудь мечтателя. И я спокойно положил эти листы в ящик стола, где хранятся различные реликвии, как на кладбище моих воспоминаний.

Они спали бы там по настоящее время и мне не пришла бы в голову мысль обнародовать их, если бы, много лет спустя, я не вспомнил о них снова благодаря некоторым неожиданным обстоятельствам. Я прошу разрешения читателей «Агуглу» рассказать об этих воспоминаниях.

В октябре 19… г. я ехал на пакетботе «Герцог Омальский», принадлежащем Трансатлантической компании и совершающем рейсы между Марселем и Тунисом. При отплытии дул сильный западный ветер и корабль качало неимоверно. К великому удовольствию метрдотеля, покручивавшего усы, большая часть пассажиров оставалась в своих каютах и не появлялась к обеду. Те же, кто имел силу бороться с морской болезнью, сидели на верхней палубе и дышали свежим воздухом; пожалеть об этом усилии воли им не пришлось, так как с приближением ночи ветер начал спадать и море успокоилось.

Нас было около тридцати человек, — местных поселенцев, коммерсантов и чиновников, возвращавшихся к месту службы; все мы растянулись на соломенных креслах на носу пакетбота. Среди нас находился прелат, долго проживший в Западной Африке и выдвинувшийся благодаря событиям великой войны. Я не имею права называть его имя, но нетрудно о нем догадаться, если я только скажу, что он был одинаково известен и своим высоким ростом, и своими высокими качествами. Это тот самый епископ, которого после подписания перемирия государственный человек, управлявший в то время нашей страной, вызвал к себе и, приподнявшись на цыпочки, дружески похлопал по плечу и буркнул в усы: «Добро пожаловать, мой маленький епископ!»

Сидя в центре нашей группы на носу судна, маленький епископ, о котором идет речь, овладел разговором; его длинная белая борода ниспадала веером на грудь и загоревшее под тропическим солнцем лицо улыбалось. Он долго рассказывал нам об отрядах черных, которым он неутомимо оказывал помощь и служил по всей линии огня. Затем разговор коснулся отдельных местностей: Конго, Убанги и великого, таинственного Судана.

— Ваше высокопреподобие, — спросил один из нас, смелый охотник, — вам, вероятно, часто приходилось иметь неприятные встречи в этих странах, кишащих дикими животными?

— Ничуть не бывало, — ответил прелат, даже не задумавшись. — Совершенно напрасно воображают, будто львы, пантеры и слоны представляют какую-нибудь реальную опасность для путешественника по африканским лесам. Опасность в другом, — в бесконечно маленьких созданиях: в мошках, слепнях, муравьях, пиявках, тысяченожках, которые вас беспощадно преследуют.

Он замолчал, задумчиво глядя на усеянное звездами небо. Млечный Путь, столь тусклый на севере, развернулся здесь яркой полосой и сквозь складки его прозрачного покрова угадывалось бесконечное множество других миров.

— Впрочем, — возобновил он разговор, поправляя на плечах свою мантию, — мне вспоминается одно приключение. Пять лет тому назад я проезжал по верхнему Убанги, получив от генерала Манжена поручение, касавшееся набора черных войск. В наше время автомобили проникают всюду. Моя машина представляла собой небольшую, но крепкую и удобную двухместную колясочку. У руля сидел мобилизованный бенедиктинец, человек решительный и до мельчайших подробностей знавший местность. Кривая и едва заметная тропинка, по которой мы ехали, врезывалась, как острый клин, в самое сердце леса. Направо и налево тянулись густые заросли панданов и рафии, покрытых розовыми венками, пахнувшими мятой. Мириады зеленых мошек кружились в солнечных лучах, пронизывавших листву. С одного края тропинки на другой пауки, охотясь, перекинули свои сети, и наш автомобиль бесшумно разрывал их. Таким глубоким спокойствием веяло от леса, так безгранично было ощущение полной безопасности, что я раскрыл свой требник. Я читал обедню, как вдруг бенедиктинец взволнованным голосом прошептал мне на ухо: «Недобрая встреча, ваше высокопреподобие, вон орангутанги!»

Подняв голову, я посмотрел вперед. Зрение у меня очень слабое, и только через некоторое время я рассмотрел на тропинке тесную группу каких-то рыжих существ, шедших, опираясь на палки; их тяжелая, спотыкающаяся походка показалась мне схожей с походкой пьяных или калек.

«Держитесь покрепче, я наддам ходу, чтобы вихрем промчаться мимо них».

К несчастью, судьба была против нас. Разлившийся ранее поток перерезал дорогу в этом месте колеями и усыпал обломками. Волей-неволей пришлось замедлить ход; и когда мы поравнялись с орангутангами, то делали не больше 15 километров в час. Они сразу же выстроились по обеим сторонам тропинки, и я легко мог их рассмотреть. Были ли это обезьяны? С палками в руках, они стояли на своих коротких ногах, покрытых рыжими волосами, и пристально смотрели на нас. Их зеленые, пронизывающие глаза были так выразительны, так человечны, что, пока мой шофер нажимал на гудок и трубил, отчаянно трубил, я машинально поднял руки и привычным жестом благословил их.

Рассказчик остановился, чтобы перевести дыхание; один из нас хотел вставить слово, но прелат сухо остановил его:

— Извините, я не кончил. Вы хотели этого рассказа, так теперь уж вам придется его глотать до конца. Как только путь очистился, автомобиль помчался стрелой. Впрочем, орангутанги вовсе и не думали нас преследовать. Взглянув из предосторожности назад, я увидел, что они снова собрались в тесную группу на тропинке и, следя за нами глазами, показывали кулаки. Я никогда больше не видал орангутангов, но в тот же вечер мне пришлось услышать о них. Приехав раньше срока на очередной этап, мы застали начальника поста стоящим в топырящейся рубашке и в сандалиях перед кухонным очагом и с величайшим тщанием лично наблюдавшим за тем, чтобы его съестные припасы хорошенько зажарились. На этих отдельных постах, где гости так редки, а частым сношениям с соседями мешает расстояние, — приезд каждого нового лица составляет целое событие. День этот отмечается чуть ли ни мелом на стене. Все, начиная от начальника поста до самого последнего поваренка, сбиваются с ног. В честь меня было устроено обильное пиршество, на котором тонкие изысканные блюда чередовались с самыми несуразными яствами. Разумеется, я не собираюсь передавать вам меню этого пира, позвольте только упомянуть об одной подробности: там был хлеб! Это очень редкий продукт под тропиками, где хлебные злаки отличаются одним свойством: тесто из муки не хочет подниматься и расплывается в печке. Хлеб, которым нас угощали, показался мне восхитительным; чтобы достойно закончить обед, комендант, после сочного жаркого из цесарок и лесных куропаток, только что собрался откупорить несколько бутылок шампанского, тщательно спрятанных от жары в глубине ямы, приспособленной на этот случай, как вдруг пронзительные крики потрясли деревянные переборки дома. Наш хозяин, уже поднявшийся, чтобы произнести первый тост, поставил бокал на стол, выбранившись сквозь зубы, и вышел. Минуту спустя он прикрыл дверь и позвал меня: