Ремон Мариваль - Агуглу (Тайна африканского леса) [Затерянные миры, т. XXVII]

У негритянских царьков правила этикета всегда очень сложны, и поэтому для того, чтобы быть проведенным к Бангассу, я послал за церемониймейстером.

Явился напыщенный, толстый карлик и низко поклонился мне, скрестив руки на животе. Затем он подал мне правую руку; наши пальцы сцепились и, согласно правилам хорошего тона, мы трижды потрясли ими так, что они захрустели. Затем он провел меня в первый двор, где собрались воины Бангассу. Один из них, с отточенными и заостренными зубами (для более действительного применения их в бою), загородил мне дорогу.

— Король, — сказал он мне, — пляшет перед своими женами. Никто не имеет права входить туда.

Широким жестом я указал на следовавших за мной носильщиков, нагруженных подарками. Воин тотчас же посторонился, давая мне дорогу.

Мы вошли в обширную залу. Свод ее поддерживался тремя рядами столбов, сложенных из древесных стволов. Умятая пластом глина заменяла паркет.

В углу было устроено нечто вроде эстрады, где музыканты играли на необыкновенных инструментах. Маленький толстяк дул в трубу, вырезанную из ствола баобаба; другой, высокий и неуклюжий, извлекал пронзительные звуки из рога антилопы с просверленными дырочками; третий, надув щеки и выпучив глаза, дул в какую-то нелепую кубышкообразную тыкву. Покрывая весь этот шум, длинный сухой негр, по-видимому, дирижер оркестра, неистово бил в барабан, выдолбленный в колоде тамаринда. Тело негра было покрыто выпуклыми шрамами, произведенными раскаленным железом. На корточках в два ряда вдоль всего помещения сидели около сотни женщин, сопровождавших музыку хлопаньем руками.

И перед ними плясал Бангассу. Пучок перьев был укреплен у него на голове; другой пучок торчал ниже пояса на манер петушиного хвоста.

Пляска короля была, в сущности, головокружительным кривляньем вперемежку с прыжками вверх и огромными скачками в сторону. Весь мокрый от пота, размахивая руками, он прыгал, скакал, кружился. Были моменты, когда я ожидал, что вот-вот он упадет с пеной у рта в припадке эпилепсии.

Но как раз тут-то он и набирался новых сил и принимался скакать с еще большим увлечением, чем раньше.

Вдруг он грохнулся в полном изнеможении наземь. Шум мгновенно прекратился и во всем помещении воцарилась мертвая тишина. Объятые ужасом музыканты, согнувшись, поспешно пробирались вдоль стен и исчезали. Женщины же в это время со вздохами и подавленным шепотом метались вокруг безжизненного тела своего короля.

Этот случай помог моим планам. Несколько удачных лечений при помощи домашней аптечки создали мне в стране славу колдуна. Придя в себя, Бангассу велел мне явиться. Он лежал в глубокой испарине, дрожа от лихорадки.

— Белые, — сказал он мне, — великие волшебники. Ты один можешь меня вылечить. Мои же колдуны — ослы.

И с жалобным видом он указал на пять или шесть распростертых пластом у его ног рабов, зеленых от страха и стучащих зубами. Рядом с ними бился с потухшими глазами зарезанный петух, которого они закололи для каких-то заклинаний. Несколько лепешек колы [4] Африканское растение, употребляющееся для возбуждения деятельности сердца. , которые нашлись у меня в кармане, быстро подействовали на короля и, когда он стал благодарить меня и изъявлять свою дружбу, я поспешил воспользоваться случаем и изложил ему мою просьбу. Тотчас же он насторожил уши. Маленькие негритянские властители недоверчивы и подозрительны. Король долго раздумывал над ответом, машинально перебирая рукой ножные пальцы и поглаживая голени своих блестящих ног.

— Агуглу? — сказал он наконец. — Что ты хочешь этим сказать? О таком племени в своих владениях я не слышал ничего.

В то же время, я чувствовал на себе его подозрительный взгляд. Мне понадобилось много дипломатической ловкости, чтобы победить его опасение; в конце концов, это мне удалось, и я оставил его, добившись формального обещания.

И действительно, в последний день праздника мой слуга Сироко объявил мне о прибытии гонца от Бангассу. В жизнерадостном, маленьком человечке я узнал королевского церемониймейстера. Он отвесил мне множество поклонов, сопровождая каждое слово цветистыми формулами вежливых приветствий.

— Король в отчаянии, — сказал он. — Среди пленников находилось одно странное животное, похожее по телесному строению на человека, но оно было так опасно, что сторожа оказались в необходимости убить его стрелами.

Он сделал два шага назад, вытянул левую ногу и поднял к небу свои маленькие жирные ручки.

Затем он снова заговорил, а его руки звонко упали на бедра.

— Бангассу ни за что на свете не хотел тебя подвергнуть смертельной опасности, и благословляет небо за этот случай.

Взбешенный и разочарованный, я хотел уже спровадить болтуна, когда наконец он открыл свои последние карты:

— Король, мой повелитель, — объявил он торжественно, — знает все, что происходит в его владениях. Ему донесли о твоей странной любви к костям. Вот сумка из кожи гиппопотама: ты найдешь в ней кости интересующего тебя животного!

Церемониймейстер не успел еще повернуться, чтобы уйти, как я уже открыл сумку дрожащими от волнения пальцами и стал последовательно вынимать оттуда сперва нижнюю челюсть, затем черепную коробку, грудную клетку со всеми ребрами, таз и бедро.

Все это было начисто обскоблено ножом и носило следы укусов.

При первом же взгляде грудная клетка поразила меня своим чудовищным развитием, встречающимся только у шимпанзе, орангутангов и горилл. Таз, наоборот, явно отличался от таза обезьян, который находится у них в зачаточном состоянии и служит исключительно точкой опоры для нижних конечностей. Но тот, который я ощупывал пальцами, был настолько широк, что давал крепкую опору всему телу и позволял принимать вертикальное положение. Нижняя челюсть, которую я затем исследовал, свидетельствовала о большой силе и чисто животном развитии. Я нашел на ней, один за другим, все характерные признаки знаменитой среди ученого мира челюсти, открытой в Бельгии, в пещере Нолет.

Здесь, как и там, костяные отростки едва обозначены, а боковые впадины глубоко вдавлены. И вдруг я широко раскрыл глаза: на челюсти, которую я вертел в руках, с определенной ясностью обрисовывался несуществующий у обезьян подбородок.

Я лихорадочно схватил гладкий и ровный череп, очищенный от грязи.

Лобная часть была широка; лоб хотя низкий и покатый, но вполне нормального строения, походил на лоб бушменов или жителей Огненной земли и наших доисторических предков Неандерталя и Солютра. Насколько я мог судить, мозг властно занял оба полушария, трансформировал эту голову и заставил череп податься под давлением его державного превосходства.