Ремон Мариваль - Агуглу (Тайна африканского леса) [Затерянные миры, т. XXVII]

— Я знал многих, — начал он снова, — на губах которых было всегда имя Аллаха, а в углах рта таилось коварство. Все они хромали на левую ногу и знаешь, почему? Потому что долго сидели в тюрьме и были прикованы к столбу.

Зачем я не послушался Сироко! Я не пережил бы тех ужасных часов, от которых главным образом поседел и согнулся, как старик. Но тогда я не знал того, что готовила мне судьба.

К тому же, Абу-Гурун казался услужливым и преданным. Он с негодованием отрицал какие бы то ни было предосудительные планы или поступки со своей стороны. Если верить ему, он искал слоновую кость, золотой песок и этим ограничивал все свои вожделения.

— Я ненавижу ложь, — утверждал он в этот вечер, делая жест, имевший целью подчеркнуть его искренность. — Ложь — орудие дьявола, да будет он проклят вовеки!

И добавил, перебирая четки, которые каждый добрый мусульманин носит при себе:

— А слыхали ли вы что-нибудь об Агуглу?

Предвкушая услышать что-нибудь необычайное, я сделал знак Сироко разнести табак и местное пиво. Абу-Гурун поднес к губам чашку из древесной коры, содержавшую освежающий напиток. Призвав, как подобает, имя Господне, он с видом знатока отхлебнул напиток, до которого был большой охотник, и трижды, как того требовала вежливость, щелкнул языком.

— Это пиво, — сказал он, — дар жарких стран, пользующихся исключительной милостью божьей. Поэтому, без всякого сомнения, Пророк не запретил нам его употребление. Да будет благословенно его имя!

Я привык к подобного рода вступлениям и терпеливо ждал, когда нубиец пожелает начать свой рассказ. Черные, которых волнуют всякие сказки и вгоняет в страх все неведомое, приблизились, перешептываясь и ощупывая свои амулеты; наступило полное, ничем не нарушаемое молчание. И только стрекотанье сверчков в полях проса баюкало нас.

— О вы все, слушающие меня, — продолжал нубиец, свертывая папиросу, — я беру вас в свидетели, что Агуглу нас окружают и следят за нами. Кто из вас на охоте или в засаде не слышал их голосов, не угадывал в темноте их присутствия? Один только чужестранец их не знает.

Он успокоил рукой утвердительные возгласы, робко поднявшиеся среди черных. Маленькая ящерица с ярко-красным брюшком, бежавшая по частоколу в поисках москитов, прижалась к смолистым доскам и с любопытством наклонила плоскую голову.

— Я видел их так же, — сказал Абу-Гурун, — как я вижу эту ящерицу. Я первым из людей прошел через их землю, и вот эти самые глаза, отважные глаза мусульманина, смотрели им прямо в лицо. Они живут за лесом, по склонам горы, опустошенной небесным огнем. Некогда они занимали обширные города, где золото, благородные металлы и драгоценные камки сверкали на минаретах и куполах. Эти города так велики, что мне понадобилось несколько дней, чтобы обойти их развалины, но какой вес имеет все это величие перед божиим гневом? Бог дунул на их здания, и они рассыпались в прах.

Нубийцы, чуткие к гиперболе, многозначительно покачивали головами.

У самого молодого из них слегка дрожали губы, когда он спросил:

— Скажи, Абу-Гурун, какое ужасное преступление погубило их?

— Гордость, — ответил Абу-Гурун, подняв глаза к небу. — Чтобы их наказать, бог превратил их в животных. Покрытые шерстью, как дикие звери, они питаются сырым мясом. Ночью они охотятся на антилоп или диких кабанов и преследуют их с воем, как шакалы.

— Да сохранит нас бог от лукавого! — хором произнесли нубийцы, когда Абу-Гурун замолчал.

Меня его рассказ заинтересовал только наполовину, так как в общем легко было заметить его неправдоподобность. Однако, из того, что он рассказывал об этих странных обитателях пещер, кое-какие подробности могли согласоваться с действительностью.

Вопрос о происхождении человека — вопрос очень спорный. Ни одно наиболее приближающееся к животным племя не сохранило неопровержимых следов своего происхождения.

Люди или обезьяны эти Агуглу, но методичное изучение их на месте позволит, быть может, приподнять край завесы.

Нубийцы и черные удалились. Последним исчез Абу-Гурун, согнув плечи и волоча ноги. Я остался один под навесом, где посвежевший ветерок возвещал полночь. На небосклоне развернулись во всем своем великолепии неведомые на нашем полушарии созвездия Арго, Центавр, два Магеллановых облака и Южный Крест.

«Именно здесь, — говорил я себе, — надо искать первые следы зарождения человечества. Со времени третичного периода наш шар значительно охладился, и большие человекообразные обезьяны нашли убежище в тропических странах. Последуем за ними, если хотим найти ключ к тайне».

В надежде получить какие-либо разъяснения я спрашивал черных, встречавшихся мне на пути во время моих энтомологических прогулок. Останавливаясь у каждого муравейника, где обыкновенно сходятся негритянские старшины для торговых переговоров с приезжими купцами, я всеми силами старался усыпить недоверчивость туземцев. Но их ответы отличались такой ложью, что никоим образом не могли меня удовлетворить.

Я уже хотел отказаться от своих исследований, когда меня навестил Абу-Гурун.

— Я приехал с юга, — сказал он мне, — и узнал много для тебя интересного.

Он говорил тихо, бросая украдкой взоры на кусты жасмина, обивавшего столбы моего навеса. Убедившись в полной безопасности, он прошептал мне на ухо:

— Я видел там одного Агуглу. Пигмеи, живущие на болотах, подстерегли его в засаде и связали; он — взрослое существо и, насколько я понял, войдет в состав партии рабов, посылаемых в виде подати Бангассу [2] Негритянский царек. : воспользуйся этим случаем, но действуй осмотрительно.

Нельзя было терять ни минуты. Приближались праздники, во время которых большая часть рабов приносилась в жертву; их тут же разрубали на части людоеды и пожирали на пиршестве.

Я поспешно собрал множество разнообразных предметов: ткани, мелкие стеклянные изделия, жестяные дощечки, медную и латунную проволоку; по совету Абу-Гуруна, я прибавил еще пару желтых ботинок со шнурками. Бангассу, действительно, увидев меня обутым, всенародно выразил свое удивление:

— Вот чудо, — сказал он, — его ноги похожи на копыта антилопы!

Я жил в четырех часах ходьбы от резиденции Бангассу.

Когда я вышел на следующий день, природа еще была окутана предрассветными испарениями. Сквозь туман я едва различал разбросанные купы деревьев: бавольники с черными стволами и с висящей наподобие шлейфа корой и толстые, подагрические, угрюмые баобабы с торчащими из земли скрюченными и вспухшими корнями.

Когда взошло солнце и туман рассеялся, все оживилось. Соломенные хижины показались вдоль колоказных [3] Хлебный злак. полей. Навстречу стали попадаться молодые, рослые люди. Негритянская раса в этой местности не отличается приплюснутым носом и толстыми губами, столь характерными для негров Конго. Если старики отвратительны, то молодые, наоборот, достойны резца скульптора благодаря своему тонкому профилю и хорошему сложению. Стройные, гибкие, они шли спокойно, как молодые боги, под огненным солнцем, не заботясь о мухах, прилипших к их голой бронзовой коже. Среди них легко выступали немного, может быть, разжиревшие и коренастые женщины, натертые маслом сверху донизу, блестящие, как зеркало, и улыбавшиеся во весь рот.