Игорь Винниченко - Да здравствует карнавал

— Святой отец! — закричал Паулиц. — Они грабят дома и убивают свободных граждан!

— Они не ведают, что творят, — тихо сказал священник. — Герцог накажет их за самоуправство.

— Пока это дойдет до герцога, барон уже вырежет половину нашего города! — крикнул Паулиц.

Толпа поддержала его дружным гомоном.

— Сын мой, — обратился священник прямо к Густаву. — Вы жаждете отмщения. Но отмщение не даст вам покоя, и кровь породит новую кровь.

Толпа зашумела, и Паулиц жестом руки успокоил их.

— Мы не хотим крови! — заявил он. — Пусть барон уходит из города!

Среди прочих восставших оказался и Коля Затейкин, уже определившийся как вожак всякого сброда, вооруженного чем попало. С прищуром оглядев расположение противника, Коля выдал резолюцию:

— Парни, берем на себя левое крыло. Если всадники ринутся по улице, мы будем сшибать из окон второго этажа!..

Его команда дружно завопила, выражая тем свое боевое настроение, и они побежали занимать позицию.

Отец Иероним понуро вернулся к барону.

— Они требуют, чтобы вы ушли, господин барон, — сказал он.

— Большего вы не смогли добиться, святой отец? — усмехнулся барон.

— Нет, — опустил голову отец Иероним.

— Тогда уйдите с дороги! — рявкнул гневно барон.

Встревоженные монахи под руки отвели поникшего священника к собору.

— Рубить всех без пощады! — закричал страшно барон.

Он опустил забрало своего шлема, направил копье в толпу и вонзил шпоры в круп коня. Он был уверен, что его отряд разметает толпу трусливых горожан, и это будет сладкой местью за то унижение, которому он подвергся три года назад, когда его спор с горожанами Тиммесдорфа герцог разрешил в пользу лавочников и ремесленников. Тогда он не посмел спорить, но теперь старые обиды вспомнились, и рука потянулась к оружию. Останавливать его было уже бесполезно.

Отряд сорвался с места и кинулся на толпу. Закричали со всех сторон. Горожане выставили копья и пошли навстречу. Битва началась.

Барон имел все основания надеяться на своих воинов, это были опытные бойцы, для которых война стала сутью существования. Но он оказался не совсем прав, решив, что, оказавшись в стенах города, получил таким образом преимущество над горожанами. Одно дело, когда после штурма воины врывались в город с целью грабежа, когда местное население деморализовано и защитники сломлены, но совсем другое дело, когда горожане полны решимости воевать в родных стенах. Узкие улицы не были предназначены для масштабных военных действий, и когда воины проломили толпу, то оказались едва ли не запертыми между домами, из окон которых их принялись расстреливать из луков. Густая толпа не позволила им маневрировать, и потому это оказалось чем-то вроде засады. Хотя воины и положили немало горожан в своей атаке, но большего сделать не смогли, и их принялись бить. Барон фон Розенден несколько запоздало понял это, крикнул, чтобы отряд возвращался на площадь, но совершить этот маневр удалось немногим. А там, на площади, в дело включилась городская стража во главе с шультгейсом Георгом Шеффером, они выстроили стены из щитов, выставили копья, и всадники ничего не могли с ними сделать. Барон собрал вокруг себя с десяток оставшихся воинов, рванулся с ними по улице, которая казалась им менее многолюдной, но именно там их ждала засада, организованная Колей Затейкиным. Улица была перегорожена телегами, и бравых воинов вышибали из седел палками из окон второго этажа. Сам Затейкин, разохотившись, прыгнул из окна на барона, свалил его на землю, и набежавшая толпа не позволила ему подняться.

Таким образом в считанные минуты битва была закончена.

Уже в нескольких кварталах от Соборной площади крики и звон оружия глушились стенами домов, и до гостиницы «Единорог» звуки битвы не доходили вовсе. Наступающий вечер, хоть и внушал тревогу, но пока не сулил сюрпризов.

Олег в своей комнате прокручивал на ручной перемотке проявленную накануне пленку, просматривая ее на свет свечи.

— Качество, блеск! — хвастался он.

Саша стоял у окна и смотрел, как по улице пробегала ватага ребятишек. Осторожно перешел улицу мужчина с тяжелым мешком. Торопливо прошла женщина с корзиной.

Издалека доносился чей-то горький плач.

— Как ты думаешь, чем это все кончится? — спросил Саша задумчиво.

Олег повернулся к нему, пожал плечами и усмехнулся.

— В конце концов, наступит капитализм, и так далее… А ты что, думаешь иначе?

Саша только вздохнул в ответ.

— А помнишь, — вдруг вспомнил он. — Консультант говорил: относительно тихий период, мир и благоденствие…

— Ну да, — хмыкнул Олег. — Средневековая провинция.

— А оно вона как, — закончил Саша и снова вздохнул.

Он впал в меланхолическое настроение, и ему было не до творчества. Извинившись перед оператором, он отправился к себе в комнату, подбросил поленьев в камин и сел напротив. Сердце его томило неясное предчувствие, и он чувствовал даже легкий озноб. Он протянул руки к огню и, почувствовав его тепло, расслабленно улыбнулся.

А в соборе в это время играл орган. Отец Иероним стоял на коленях перед алтарем и молился, неслышно шевеля губами. Множество людей прятались от бунта в соборе, и их испуганный шепот, казалось, вторил молитвам священника.

Послышались тяжелые шаги, и все затихли. Отец Иероним обернулся и увидел Густава Паулица. Одежда его была изодрана, а на щеке была кровавая царапина. Он тяжело дышал.

— Мы победили, святой отец, — тихо сказал он. — Я пришел за покаянием.

По толпе собравшихся пробежал ропот, но священник поднял руку.

— Помолимся, братья, — сказал он. — Нам всем есть в чем покаяться…

Наступила ночь, но Саша не спал, он все сидел, укутанный в одеяло, сжавшись в кресле, и тупо смотрел на огонь в очаге. С улицы то и дело доносились крики, топот и дикий смех, и он каждый раз кривился от этих звуков. Вдруг громко постучали в дверь, и он вздрогнул.

— Да, — негромко позвал он.

Вбежала служанка, испуганная и возбужденная.

— Господин, — задыхаясь, выкрикнула она. — Там рвутся в дом… Хозяин послал меня разбудить вас!..

— Кто рвется? — не понял Саша. — Что им нужно?

— Не знаю… Мне кажется… Они хотят…

— Ну!

— Им нужны вы.

Саша присвистнул.

Тут вбежал Олег с двумя кофрами. Видимо, еще недавно он спал, но проснулся сразу.

— Ну, что, баронский прихвостень, кисло стало, да? — воскликнул он насмешливо.

— Держи!

Он протянул Саше одну из своих сумок.

— Клара, — сказал он служанке. — Ты головой отвечаешь за наши вещи, поняла? Пошли, Саша!..

— Куда? — недоуменно спросил Саша.

— К черному ходу, идиот!

Они спустились вниз, вышли через черный ход в ночную темноту, прошли по двору, спотыкаясь в непроглядной тьме, и вышли на соседнюю улицу. Все освещалось лишь половинкой лунного диска.