Игорь Винниченко - Да здравствует карнавал

— Снято, — сказал Саша и поднялся, отряхиваясь от пыли.

Оруженосец радостно затрубил в рожок, и кортеж так же неторопливо, как и прежде, двинулся дальше по лесной дороге.

Скрипели колеса кареты, изнывали от жары воины, скучал барон фон Розенден, и устало млели в глубине кареты члены съемочной группы.

Городские стены показались сразу же, едва они выехали из лесу. Дорога спускалась вниз, проходила по мосту через небольшую реку и поднималась к городским воротам. Город Тиммесдорф, только недавно отстоявший в очередной осаде свои права, встречал их флагами, развевавшимися на башнях. И хотя вымпел герцога Дюрренштадского возвышался над другими, знамена цехов, землячеств и торговых объединений не теряли при этом своего достоинства. Там, у ворот, сгрудились повозки окрестных крестьян, у которых не было денег для уплаты въездной пошлины, и потому они продавали свою провизию оптовым закупщикам.

Саша Горелов разглядел все это скопление в бинокль, выглянув для этого чуть ли не по пояс из окна кареты.

— Олежек, Коля, давайте на крышу, — приказал он. — Сейчас крутая натура пойдет. Эй, Гуго! — крикнул он кучеру, — останови на минутку.

— Как скажете, мессир, — произнес тот, натягивая вожжи.

Карета стала, и двое молодых людей ловко вскарабкались на плоскую крышу кареты, устраиваясь там для съемок. Саша Горелов специально выбрал эту карету, отнюдь не самую лучшую во владении герцога фон Дюрренштадта, именно за качество ее крыши, которую можно было использовать как съемочный партикабль.

— Снимайте все подряд, — давал последние указания режиссер уже на ходу. — А главное, лица!..

— Буй сделано, — отозвался Коля, а Олег лишь кивнул головой.

Он был немногословен.

Крестьяне высыпали из своих повозок, выстроились вдоль дороги и кланялись барону, снимая шляпы. Какой-то мальчишка хотел было перебежать дорогу, но мать так крепко схватила его за руку, что он заорал от боли.

Улегшись на крыше кареты по разные стороны, Олег с Колей снимали их поклоны и испуганные взгляды, смешанные с искренним недоумением. Эти люди впервые в жизни видели кинооператоров и не знали, что от них ждать.

Барон Эрик фон Розенден ничего этого не замечал, да и в голову ему не пришло бы разглядывать толпу простолюдинов. Еще более высокомерным выглядел молодой оруженосец Клаус, наслаждавшийся своей ролью в этом социальном спектакле. Остановив коня шагах в двадцати от городских ворот, он привстал на стременах, поднял рожок и протрубил, не сдержав улыбки после совершения этого важного геральдического действия.

Из городских ворот на сером коне выехал шультгейс Тиммесдорфа, почтенный Георг Шеффер, за ним выбежали воины городской стражи, быстро выстраиваясь черепахой и выставляя копья. Шультгейс, мужчина почтенного возраста с морщинистым лицом, облаченный в кожаный камзол и светло-зеленый плащ, остановил коня и поднял руку.

— Кто вы такие и что вам надо? — низким голосом выкрикнул он, прищурившись.

Это был церемониал, позволяющий горожанам сохранять достоинство при встрече с посланцами герцога. Конечно, они уже знали, что приехал барон, на это прямо указывал вымпел в руках оруженосца, но привилегии города позволяли им требовать от официальных гостей представления при въезде. Старый Георг Шеффер за свою долгую жизнь немало поборолся за эти привилегии и теперь не преминул их продемонстрировать.

— Барон Эрик фон Розенден! — звонко воскликнул оруженосец. — По повелению герцога Рихарда фон Дюрренштадта!

Только после этого шультгейс неторопливо спешился, снял шляпу и преклонил колено, придерживая своего коня под уздцы. Воины у ворот немедленно расступились, застыв вдоль дороги почтительным коридором. По условному знаку на башне ворот протрубил сигнал горнист.

Оруженосец Клаус восторженно протрубил ему в ответ и первым тронул своего коня к воротам. За ним двинулся весь кортеж, и уже поднявшийся с колена Шеффер с изумлением увидел странных людей на крыше кареты. Он даже был готов заподозрить в этом какое-то глумление над городской независимостью Тиммесдорфа, но явление это было настолько необъяснимым, что не вписывалось ни в какие рамки.

Над воротами висел щит с городским гербом, еще одна привилегия, завоеванная в борьбе. Кортеж медленно проезжал под ним, вступая в город, и барон фон Розенден чуть скривился, видя этот геральдический нонсенс, герб купчишек и ремесленников.

Масса народу высыпала если не приветствовать, то во всяком случае лицезреть их въезд, так что по узким улочкам карете пришлось передвигаться со значительными трудностями. Горожане с почтением склонялись перед бароном, но когда замечали карету, на крыше которой расположились странные люди в незнакомом облачении, они неизменно приходили в возбуждение, тыкали пальцами, гомонили, смеялись. Олег Коркин невозмутимо снимал их реакцию, и от его резких поворотов очки, висевшие у него на груди, метались из стороны в сторону. Коля Затейкин находил время поприветствовать собравшихся помахиванием руки, посылал воздушные поцелуи молодым девушкам, выглядывавшим из окон второго этажа, и одна из них осмелилась даже кинуть ему цветок, который он ловко поймал, вызвав общий восторг. Похоже, их опять принимали за клоунов на службе у барона.

Через некоторое время они выехали на соборную площадь, где напротив высокого готического собора располагалось приземистое здание ратуши с гербом города на фасаде. На площадь уже сбегались люди, быстро запрудив ее. Карета остановилась.

Коля Затейкин, осторожно придерживая камеру, полез вниз, а Олег поднялся на крыше во весь рост, с сомнением оглядываясь по сторонам.

— Что там, Олежек? — спросил снизу Саша.

Народ уже окружал их кольцом.

— Убрать бы эту массовку, — пробормотал Олег. — Всю панораму портят.

Саша снизу усмехнулся.

— Снимешь ты еще эту панораму, — сказал он. — Слезай!

Барон Эрик фон Розенден сидел в седле, застыв. Он понимал, что городские власти этой небольшой затяжкой времени только подчеркивают свою независимость, и не спешил проявлять свое нетерпение. Он полагал, что ему еще представится случай его проявить. Оруженосец Клаус оглянулся на него и, не получив никакого знака к действию, в порядке собственной инициативы решил поторопить горожан звуком рожка.

Ворота ратуши широко распахнулись, и два вооруженных стражника вышли и стали по сторонам. Из темноты ворот показалась процессия магистрата. Первым шел бургомистр города, круглый, гладкий человечек в темно-красном сюрко с пышными рукавами, в синих чулках и в высокой шляпе «боннэ». На груди его сверкала золотая цепь с городским знаком. Толстяка этого звали Генрих Бомзе, он происходил из бакалейщиков, и главной его заслугой было умение находить компромиссные решения в самых безвыходных ситуациях. Именно ему город был обязан удачным завершением последнего противостояния с герцогом, и только это и сделало его бургомистром.