Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Пока Сергей находился в разведке, а Иван Адамович освобождал от мусора и подметал пучком сорванной полыни угловую комнату на втором этаже, женщины приготовили нехитрый ужин: рисовый концентрат с тушёнкой, салат из помидоров и арбуз. И только после ужина, когда уже совсем стемнело, смог завязаться общий, захвативший всех разговор. Первой, конечно, переполненная событиями прошедшего дня, не выдержала Света. Не решаясь расспрашивать Ольгу о её пленении, она начала с погони.

— Сергей, а как мы сделали этих типов! А? Никогда бы не поверила, что можно так ехать! Не ехать — лететь! Оля, представь себе, твои похитители мчатся, наверно, за двести, а Сергей их запросто обходит! Как будто они стоят! И всё! Куда им деваться? Сразу сдались голубчики! Сразу тебя вернули! Нет, правда, Сергей, я понимаю, ты классный гонщик, но как наш «Уазик» смог так легко обойти их «Форд»? Фантастика!

— Светочка, никакой фантастики. Ведь он, — Сергей кивнул на стоящий неподалёку автомобиль, — только с виду «Уазик», а в сущности «Карл — пожиратель дорог».

— Что? Кто?

— У Ремарка — помнишь?

— Ой, Серёжа, конечно, помню! Как здорово! А ты это давно придумал? И не только придумал — сделал! Надо же! Нет, не могу — как мы их?!

— Понимаешь, Света, грезить о подобном автомобиле я начал сразу же, прочитав «Трёх товарищей» — лет, наверно, с пятнадцати. Но эти мечты так бы и остались мечтами, если бы не Михаил Золотницкий — механик при гараже ростовского губернатора. Года три тому назад я как-то не удержался по пьянке — проболтался ему о своей заветной мечте. А Михаил, молодец, мало того, что не посмеялся, нет, загорелся сам. Так что, Светочка, от «Уазика» в нём, — Сергей снова кивнул на своего железного друга, — только рама да кузов. Всё остальное — и двигатель и ходовая часть — от раллийных автомобилей.

— Комплекс «Гарун-ар-Рашида», — смачно затянувшись «беломориной», добродушно съехидничал майор.

— Не понимаю, Иван Адамович, что за «комплекс», никогда о таком не слышала?

— Это, Светочка, если не у всех мальчишек, то уж у тех-то, у которых воображение поживее, почти обязательно: казаться одним, а быть другим. Казаться нищим — быть миллионером. Казаться рабом — быть царём. Казаться слабым — быть сильным. Ну, а Гарун-ар-Рашид — для примера. Классика, так сказать, жанра. Ну, из «Тысячи и одной ночи»… Читала?

— Читала, Иван Адамович, только знаете… в жизни, по-моему, наоборот. По виду: герой, принц, а на деле — хвастун, трус и жадина!

— Что, Светочка, обжигалась?

— И как ещё! Два года с таким промаялась. Хорошо, хоть не родила. Как чувствовала. Высокий, красивый, начитанный — тоже ростовский университет закончил — сильный (кирпичи разбивал ладонью), а уж храбрым таким казался, что ему сам чёрт не брат. А на деле — не сразу, но скоро, месяца где-то через два — всей его силы только на то хватило, чтобы меня избивать по пьянке. А уж храбрости-то — тьфу… когда на него «наехали» обманутые им дружки по «бизнесу», так этот гад собрался меня продать! За 10 тысяч долларов! Вовремя, слава Богу, узнала и успела сбежать к родителям! Да ну — вспоминать противно!

— А это, Светочка, всё тот же «комплекс» — только наоборот. Быть храбрым, справедливым, сильным — по настоящему сильным, а не то что бы разбивать ладонью кирпичи — трудно. Казаться — легче. Не говоря о том, что умным, добрым, свободным или на худой конец принцем вообще невозможно стать. Надо родиться. Казаться же можно кем угодно. И всё-таки… Хочешь, Светочка, открою тебе «страшную» мужскую тайну? Всё-таки… понимаешь ли… не у всех, конечно, но у многих… до старости сохраняется тот уголок души, в котором таятся мальчишеские мечты! И у твоего бывшего, наверно, тоже? Тоже в детстве мечтал сражаться с драконами и освобождать принцесс?

— Не знаю, Иван Адамович, с какими драконами он мечтал сражаться в детстве, но когда вырос — «сражался» только со мной! Вообще — с женщинами. С теми, кто заведомо слабее его, кто не может дать сдачи. А насчёт «освобождать»… я уже сказала, за 10 тысяч «зелёных» хотел меня продать в рабство! И после такого, что у него там в глубине души — мне как-то до лампочки! Вот возьмите Сергея, — после небольшой паузы с прежним запалом продолжила Света, но, смутившись, осеклась, — Сергей, простите пожалуйста, но ваш автомобиль… Вы сказали, что о подобном мечтали с детства. Но если бы не Михаил, ваш знакомый механик, и ваша мечта так бы и не осуществилась, вы бы ведь не стали у «Поршей» или «Феррари» тайком прокалывать шины? Правда же?

Немножечко удивившись причудливому зигзагу Светиной мысли, Сергей, растягивая слова, ответил:

— Не стал бы… Если я тебя правильно, Света, понял, ты хочешь сказать, что твой бывший муж, не умея или не желая своей принцессе создать достойное окружение, начал её лупить?.. Низводя до уровня рабыни?.. Чтобы, тем самым, скрыть свою несостоятельность как принца?..

— Ну, не совсем, но, в общем… Я, конечно, не принцесса, но продавать меня — дудки! Ни у кого не выйдет! А у моего бывшего, если что-то и сохранилось от мальчишки, то только жестокость. Неосознанная, знаете ли, такая, детская: обрывать мухам крылышки или через увеличительное стекло поджаривать майских жуков! Да ну его к чёрту! Лучше… Иван Адамович, вот вы сказали, что многие мальчики воображают себя героями, рыцарями, освободителями, грезят о мечах-кладенцах и о волшебных латах — а вы? Вы о чём-нибудь эдаком в детстве грезили? Или это секрет?

— Ох, Светочка, какие секреты на седьмом десятке? Я — не поверишь! — больше всего хотел быть именно Гарун-ар-Рашидом. Ходить в рваном тряпье и расплачиваться золотом! Нет, как всякий мальчишка, о приключениях, подвигах, битвах с Тёмными Силами я тоже мечтал, но главное всё-таки: ходить в рваном тряпье и расплачиваться золотом. И ещё… — Иван Адамович замолчал, достал новую папиросу, закурил и, глубоко затянувшись, тихо, с горьковатым оттенком в голосе, почти про себя, продолжил, — в детстве я очень мечтал быть русским. В крайнем случае — немцем.

По горечи в голосе Ивана Адамовича Сергей понял, что позавчерашнее, при знакомстве, ерничанье майора было отнюдь не плоской шуткой, что его детские разочарования и обиды с возрастом не угасли — да, покрылись пеплом, но под ним продолжали тлеть. Такая вот, выплеснувшаяся из заветных глубин, откровенность обычно не бывает случайной — для этого необходим очень сильный подспудный жар. И, разумеется, услышав столь интимное признание, Сергей ощутил неловкость: если бы по сильной пьянке — туда-сюда, списывалось бы на водку, когда же почти по трезвому (бутылка на четверых — не в счёт), то волей-неволей становилось несколько не по себе. По счастью, выручила Света: пол и возраст давали ей право на нескромное любопытство. И она им воспользовалась с женской — а может, и детской — непосредственностью.