Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Ой, как интересно, Иван Адамович, никогда бы не сказала, что вы не русский! Отчество у вас, правда, польское, но ведь, один чёрт — славяне.

— А фамилия у меня, Светочка, немецкая, да и по паспорту я — тоже… но… это долгая, тёмная и тебе, наверное, не интересная история…

— Что вы, Иван Адамович! Интересная! Да и как ещё! Просто умираю от любопытства! Ну, пожалуйста, миленький, расскажите — не дайте зачахнуть женщине?

— Ладно уж. Уговорила. Мой прадед, по семейным преданиям, по своей природе был бунтарём. Разочаровавшись в иудаизме, он порвал с местной еврейской общиной и, решив креститься, переехал из Витебска в Краков.

— А зачем ему было переезжать? Разве он не мог креститься в Витебске?

— Мог бы, конечно, но… понимаешь, Светочка, российский великодержавный официоз его от православия отвращал до рвоты; ему казалось, что Христос для Русской Православной Церкви является всего лишь одним из важных чиновников Священного Синода: ну, скажем, первым или вторым помощником обер-прокурора — чиновником, конечно, влиятельным, но отнюдь не главным… А вот почему он, надумав принять католичество, решил направиться в Краков — об этом семейные предания умалчивают. Может быть, с местными католиками перессорился, так же как и с евреями — нрава он, полагаю, был крайне неуживчивого — а может быть, ища новой опоры, захотел «ополячиться»? Кто его знает. Только в Кракове он тоже не прижился и года через три оказался в Львове. Уже — католиком. Уже — подвергая сомнению догмат о непогрешимости Папы.

— Ой, Иван Адамович, а ваш прадед был очень интересным человеком!

— Был, Светочка, был. Только вот… После всех этих его метаний я, понимаешь ли, не еврей, не поляк, не русский, не немец, а так — непонятно кто…

— Да русский ты, Иван Адамович, русский: ни польского, ни немецкого, ни тем более иврита, небось, не знаешь? — чуточку бесцеремонно, но с благими намерениями перебил майора Сергей. Однако Иван Адамович был явно настроен на «самоедский» лад и, собираясь исповедоваться дальше, не ухватился за спасательный круг.

— Вот, вот, Сергей, у нас ведь чем меньше знаешь, тем ты «более русский». А совсем ничего не знаешь — то русский безоговорочно. Только мне это почему-то не помогло: моего отца, как немца, в начале войны выслали в Казахстан, а после, когда я, закончив артиллерийское училище, стал служить, начальство меня немцем не признавало: еврей-полукровка — и всё тут. Но это — позже. Это уже не так. А вот в детстве — да. В детстве было очень обидно. Для немцев — русский. Для русских — еврей. Для евреев — католик: то есть, «выкрест». Поэтому, наверно, в мальчишеских мечтах я чаще всего воображал себя Гарун-ар-Рашидом: нищим по виду — расплачивающимся, однако, золотом.

Выговорившись, Иван Адамович закурил новую папиросу и, с минуту помолчав, обратился к Свете, меняя русло беседы:

— Светочка, ты бы лучше рассказала о том, что тебе привиделось утром, когда нас накрыло облако. О «явлениях» у Колодца я слышал всякое, даже самое невероятное, но чтобы вмиг, не заметив, переместиться на несколько сот километров — такое бывает только в сказках. Не случись подобного с нами — никому бы не поверил!

— Да я в основном всё уже рассказала. Может быть, так — некоторые подробности.

Пустившись в воспоминания, Света увлеклась и скоро уже фантазировала без удержа:

— Это, по-моему, пришельцы. Наверное, здесь — у Колодца — их база. А туман — следствие нуль-пространственного перехода. Они, конечно, могут мгновенно перемещаться не только на межзвёздные, но и на межгалактические расстояния. И ничего они не с Юпитера — Нинка врала, что вступила с ними в контакт! А вот мы — вступили! Ой, Иван Адамович, Серёжа, Оля, до меня это только сейчас дошло! Надо же! Я их видела! Наверно, когда они перемещаются таким образом, то в пространстве образуется туннель! И если бы наша машина стояла немного дальше, то нас бы вполне могло в него затянуть! И мы бы тогда переместились не на триста километров, а на триста световых лет! Или — на триста тысяч! А у них — ничего. Солнце поменьше нашего, но очень яркое. И какое-то — зеленоватое. Вот только воздух — интересно, смогли бы мы им дышать? — С немного забавной озабоченностью, будто пришельцы уже пригласили их в гости, подытожила Света.

Ольга, едва только Света заговорила об увиденном ею нездешнем мире, внутренне встрепенулась. До этого она с большим интересом слушала увлекательную беседу — изредка даже вставляя в неё свои замечания и вопросы — эмоционально, однако, в ней не участвуя. Но когда выяснилось, что не только она одна смогла заглянуть в мир зелёного солнца, красноватых скал и насекомоподобных тварей, то освободились и вновь всколыхнули женщину усмиряемые прежде чувства: не галлюцинация, но прозрение! Есть этот мир! Где-то невообразимо далеко — но есть! Вернее — был…

В Светином рассказе не содержалось ни малейшего намёка на катастрофу, постигшую чужую планету. Напротив — безмятежность, спокойствие, процветание. Самодостаточность — с некоторым даже налётом самодовольства. Благостный мир — с миллионами лет неспешного эволюционного совершенствования в перспективе. Ни войн, ни революций — и… что же всё-таки с этим миром случилось? Страшная пульсирующая звезда в зените — символ термоядерного самоуничтожения? Или действительно — звезда? Иными словами: катастрофа рукотворная или — космическая? Или же — наподобие земных Содома и Гоморры — божья кара?

Сильные, но неясные, прежде беспорядочно теснившиеся чувства после Светиного рассказа разом освободились, оформились — облекшись сначала в мысли, а скоро уже и в слова. В десятки безответных — а потому, мучительных — вопросов: где? Когда? Почему? Как? За что? И Ольга, не выдержав их напора, заговорила. Лихорадочно быстро, сбиваясь и путаясь, перескакивая с одного на другое — обратилась сначала к Свете (тоже свидетельнице!), а немного спустя — к Сергею с Иваном Адамовичем: ей в первую очередь требовалось выговориться, и поэтому не имело значения, что на мучающие её вопросы она не могла получить ответов ни от одного из своих собеседников.

Страстная Ольгина речь произвела на всех огромное впечатление: даже — до тревожной растерянности: подтверждалось (и ещё как!) увиденное Светой. Ведь если двое видели сходное — от него не отмахнёшься, как от пустой фантазии. Что-то, значит, да было. А после невероятного — по сути, внепространственного! — перемещения их «Уазика» даже Сергей, более остальных настроенный на скептический лад, не мог не задаться соответствующими вопросами. Особенно учитывая то, что он, как командир их маленького отряда, должен был принимать решения. По возможности — верные.

— Иван Адамович, Света, Оля, а не лучше ли нам не ночевать у Колодца? Отъехать километров хотя бы на десять — и в палатке? Или, вообще, возвратиться в ставку? Кто что думает — а?