Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин

Наш маршрут не был отмечен на карте прямыми линиями отрезков пути и кружками поворотных пунктов, змеей вился он по долинам рек, обходя высокие горные хребты и вершины, через перевалы, над ущельями, каньонами и горными озерами с прозрачной, голубой водой.

Через три часа полета мы подошли к самому высокому перевалу, который нам предстояло преодолеть. Высота его была две тысячи семьсот метров, потолок у Ан-2 четыре тысячи, мы шли на высоте три тысячи двести метров, что вполне достаточно для безопасного полета. Долина сужалась, горы, покрытые зелеными лесами, уходили вниз, и самолет все плотнее обступали суровые скалы, безжизненные и неприступные, как часовые, охраняющие вход в свое царство. Седло перевала, которое маячило вдали, было единственным местом, сквозь которое можно было вырваться из сжимающегося кольца гор.

Легкое, прозрачное, словно невесомое облачко возникло над перевалом. Казалось, оно никак не могло помешать нам, но зная, как быстро меняется погода в горах, я насторожился. Облако росло и развивалось прямо на глазах, из легкого перышка оно превращалось в мощное кучевое образование, белоснежные башенки тянулись ввысь, напоминая горные вершины, такие же суровые и неприступные. Чем ближе мы подходили к перевалу, тем мощнее становилась эта, родившаяся из легкого перышка, туча. Входить туда на легком Ан-2 опасно. Кроме бешеных потоков, грозящих разрушить самолет, могло возникнуть обледенение. На Ан-2 никаких средств против обледенения нет, и тогда затрещит перкаль на крыльях под тяжестью льда, со звоном лопнут растяжки между верхним и нижним крылом, и обломки конструкции, которая еще несколько минут назад называлась самолетом, рухнут из облака прямо на перевал. И какой-нибудь член комиссии, которая будет расследовать летное происшествие, почесав затылок, тихо проворчит, что только полный идиот мог влезть на Ан-2 в грозовое облако.

Хотя облако это еще и не стало грозовым, но и полным идиотом я себя не считал. Прибрав газ, я стал снижаться, чтоб пройти под самой нижней кромкой. Просвет между облаком и перевалом был небольшим, всего метров триста, но и этого вполне достаточно. При подходе к перевалу началась болтанка, самолет швыряло, раскачивая по крену и тангажу, потом нас резко потянуло вниз. Мы попали в мощный нисходящий поток. Вероятно, это был поток обтекания, встречный ветер, уткнувшись в перевал, поднимался вверх, создавая восходящий поток, но, поскольку пустоты природа не терпит, сразу же за перевалом он устремился вниз, все больше и больше прижимая нас к земле. Тянуть штурвал на себя бессмысленно — упадет скорость, а чем меньше скорость, чем дольше мы будем находиться в этом потоке, тем сильнее прижмет нас к земле. Нужно было проскочить его на скорости, ведь там, над перевалом, обязательно должен быть восходящий поток, да и облако уже родило свои потоки, и должно обязательно подтянуть нас вверх, оторвать от этого перевала.

Я уже видел точку на земле, в которую врежется самолет, перевал приближался, а восходящего потока все не было. Мы попали в мышеловку, как глупая мышь лезет за кусочком сыра в поставленный на ребро монеты стакан, так и мы полезли в эту, сужающуюся к перевалу, долину. Монетка упала, все, мышеловка захлопнулась, нам уже не развернуться в узком ущелье. А ведь предупреждал нас Василий Петрович! Решили сэкономить на одной посадке? Отказались от дорогих услуг международного аэропорта? Может быть, наши похороны обойдутся и дешевле, но теперь это, почему-то, не утешало. Чужие горы, неведомые! Вот и показали они свой характер, в своих горах мы бы не попались, мы знали свои горы, а эти — нет. Можно вспомнить многие из народных мудростей по этому поводу, но теперь они нам уже не помогут.

Двигатель ревел на взлетном режиме, пытаясь вырвать нас из смертельных объятий стихии, но земля неумолимо приближалась. Сто метров, восемьдесят, семьдесят, пятьдесят, вот уже видно как качается под ветром чахлый кустарник, и вдруг — подъем! Наконец-то долгожданный восходящий поток подхватил нас под крылья и понес вверх, от серых, суровых скал к темно-синему облаку, висящему над нами, закрывшему собою весь мир. Перевал уплыл под крыло, облако осталось позади, мир снова сиял синевой и чистотой, радостно светило солнце, зеленые холмы лежали внизу, мы были живы, и жизнь эта снова была прекрасна.

— Иногда, все-таки, прощает Бог дураков! — проворчал Николай Иванович.

Время шло, мы приближались к Тангару, вот уже вошли в створ двух маяков, вот уже повернули на третий, пора запрашивать разрешение на посадку. Мы связались с диспетчером круга Тангара, я назвал тип нашего воздушного судна, бортовой номер, и запросил посадку. Последовало некоторое замешательство со стороны диспетчера, и наконец, обозвав нас: «Антонов — два, два», он объявил, что аэропорт, в принципе, может принять наш самолет, но в том случае, если наш посадочный вес не превышает ста пятидесяти тонн, но не может обеспечить необходимый коэффициент сцепления колес с бетоном, так что возможно выкатывание за пределы полосы.

Мы обалдели. Какие сто пятьдесят тонн? Плевать нам на коэффициент сцепления! Даже скользя по чистому льду мы никак не выкатимся за пределы полосы длиной два с половиной километра! Я еще раз повторил, что наш самолет называется «Антонов — два», и его посадка ничем не угрожает покрытию полосы, но диспетчер упрямо твердил свое — «Антонов — два, два», двойкой больше, двойкой меньше, видимо для него не имело значения. Он рекомендовал нам, если позволяет остаток топлива, идти в международный аэропорт, полоса которого рассчитана на прием тяжелых транспортных самолетов.

Вот это да! На кой черт перлись мы через горы, рискуя гробануться на этом проклятом перевале, чтоб опять делать крюк и идти в международный аэропорт? И это все из-за возникшего недоразумения с диспетчером? Да, и горючего нам не хватит. Жан Поль нервничал, мы находились уже на посадочной прямой, а посадку нам все не разрешали, хотя и не запрещали. Они принимали наш легкий Ан-2 за тяжелый транспортный самолет Ан-22.

— Нас явно с «Антеем» путают, — сказал Николай Иванович, — переубеждать бесполезно, похоже, что у них весьма скудные познания о самолетах Антонова — темнота! Заграница! Скажи им, что идем на одном моторе, иначе хрен они нам посадку разрешат!

Никакого обмана здесь не было, у Ан-2 действительно всего один мотор. Придав своему голосу, насколько мог, выражение, которое должно было непременно вызвать сочувствие, я произнес:

— Остаток горючего двести килограмм, иду на одном моторе! Срочно разрешите посадку!

Войдя в наше «бедственное» положение посадку, наконец, разрешили, но едва шасси коснулись полосы, как диспетчер диким голосом завопил: