Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин

— Биплан! Откуда Вы взялись! Срочно освободите полосу, за Вами аварийно садится «Антонов»!

Напрасно я пытался успокоить диспетчера, убедить его в том, что наш, свалившийся на их головы биплан, и есть тот самый «Антонов», диспетчер продолжал лихорадочно орать в эфир, вызывая на связь «Антонов — два, два», таинственным образом исчезнувший с экрана его локатора.

Когда недоразумение, наконец, разрешилось, посмотреть на нашего «Антошку» сбежался весь аэропорт. Русские самолеты еще ни разу до сей поры не садились в этом, затерянном в горах, порту, и все познания о самолетах Антонова у местных специалистов ограничивались только тем, что они читали или когда-либо слышали о Ан-22, «Антее» и Ан-124, «Руслане». Осознание того, что к ним заходит на посадку один из самых больших самолетов в мире, привело всех диспетчеров в шок, они даже не смогли толком решить, что им делать, разрешать посадку или нет. С одной стороны, очень уж хотелось посмотреть на уникальный русский самолет, а с другой — они опасались, что двухсоттонная махина может повредить покрытие полосы, даже про коэффициент сцепления соврали — он был в норме (значение коэффициента они так и не назвали). И любопытство их было удовлетворено — они, действительно, увидели уникальный русский самолет, Ан-2.

От Тангара до Дегира полет проходил спокойно, остались позади горы, доставившие нам немало неприятных минут, и под крыльями самолета расстилалась необъятная равнина, порытая лесами и степями. Отдав управление Жан Полю, я задремал под равномерный гул мотора.

И тут я снова увидел ее, она была одета в красное платье с отложным воротником, она смотрела на меня долгим, туманным взором, в печальных глазах ее застыла то ли слезинка, то ли капелька дождя. И я понял, что-то должно было случиться, она всегда появлялась тогда, когда мне грозила смертельная опасность, я знал, что сейчас она уйдет, растает во мгле, и я никак не смогу удержать ее.

— Кто ты? — тихо спросил я, не надеясь, что она ответит.

— А разве ты не понял еще? — неожиданно ответила она, она впервые заговорив со мной, — я — твоя судьба, твой ангел-хранитель! Ты не должен лететь туда, возвращайся назад, два раза я спасала тебя, на третий у меня может не получиться.

— И тогда я умру?

— Не знаю, но есть то, что бывает хуже смерти! А если ты умрешь, то умру и я, возвращайся, вернись, пока не поздно!

— Но я не могу вернуться, мы летим, чтоб спасти пропавшую экспедицию, они ждут нашей помощи, как же я могу вернуться назад?

— Ты никого не должен спасать, спасают тех, кто попал в беду.

Сказав это она повернулась и ушла, растаяла, растворилась, не объяснив ничего.

Я проснулся, оттого что изменился равномерный, убаюкивающий голос мотора, мы снижались для захода на посадку в аэропорту Дегира. Жан Поль посмотрел на меня, предлагая взять управление, но я еще не мог прийти в себя и сказал, чтобы он сам сажал самолет. В Дегире наш Ан-2 не вызвал ни у кого удивления, здесь, в этом забытом Богом краю приземлялись лишь легкомоторные самолеты.

Было уже поздно, все службы аэропорта были закрыты, и мы не смогли выяснить ничего по поводу радиомаяка, который должны были закупить друзья Жан Поля. Нас приютила маленькая, грязная гостиница аэропорта. Обшарпанные, с облупившейся краской стены и потрескавшиеся потолки с тоской и унынием взирали на нас.

— Да, ребята, — сказал Николай Иванович, — это вам не пятизвездочный отель международного аэропорта!

Я все думал, рассказать ли о том, что пригрезилось мне пока я спал, а может, это был вовсе не сон? И я решил, что рассказать все-таки надо, при нашей работе мы серьезно относились ко всему, что в обычной жизни просто сочли бы бредом, чертовщиной и суеверием. И я предложил взять по чашечке кофе в баре, через который проходил наш путь на второй этаж в свой номер. Предложение было принято.

Бар был таким же грязным и неуютным, как и сама гостиница, ободранные стены были расписаны неприличными надписями на самых разных языках, к большому моему удивлению, я нашел здесь и русские слова, употребление которых в обществе считается, по крайней мере, непристойным. Вокруг нас крутились две девицы, весьма сомнительного свойства, пытаясь как-то завязать знакомство. Какой-то местный ханыга, изрядно выпивший, что-то выкрикивал в наш адрес, явно нарываясь на драку, разговор не клеился. Рудольф выразительно посмотрел на ханыгу, и тот притих, сосредоточившись на созерцании содержимого своего стакана.

— Давайте, возьмем кофе, и пойдем в номер, — сказал Николай Иванович, — не хватало нам еще драки с местными алкашами.

Мы взяли кофе и направились к выходу, ханыга увязался было за нами, что-то бормоча нам вслед, но, зацепившись за столик, упал, и растянулся на полу.

В номере было спокойно, шум из бара почти не доносился. Я рассказал обо всем, что увидел во сне, и о том, что это было уже не впервые, и чем все это заканчивалось. Ребята задумались.

— Похоже, что нас предупреждают, — сказал Николай Иванович, задумчиво глядя в темное окно, — но о чем?

— Потусторонние силы, если и предупреждают, — ответил Жан Поль, — то никогда не говорят, чего следует опасаться.

Рудольф был настроем более оптимистично:

— Мы летим в неведомое. Возможно, нас ждет какая-то опасность, каждый из нас об этом думает. У Сережи эти мысли оформились в виде сна, и не более. Скорее всего, это только наши собственные сомнения.

Остальные, в том числе и я, оптимизма Рудольфа не разделяли.

— Что означают слова, — спросил Жан Поль, — о том, что спасать нужно тех, кто попал в беду? Что экспедиции профессора ничего не угрожает? Но если им ничего не угрожает, то что тогда может угрожать нам?

— Это в том случае, если мы найдем экспедицию, — сказал Николай Иванович, — ведь мы о них, практически, ничего не знаем, мы даже радиограмму получили не полностью.

— Прошлые разы, — сказал я, — опасность была связана с отказами техники.

— Никаких отказов техники быть не должно! — категорически заявил Рудольф.

— Быть не должно, и быть не может — понятия разные, — философски рассудил Жан Поль.

— Думаю, что отказ техники — это не самое страшное, что может нас ожидать, — сказал Николай Иванович, — то, что происходит в этой долине, не укладывается в рамки обычной логики, наших знаний о мире недостаточно, поэтому нам и не могут сказать, что следует опасаться. Наши предки, язычники, знали о потусторонних силах больше нас, и могли обезопасить себя при общении с ними. Наш рационализм не дает нам никаких средств защиты, когда мы сталкиваемся с иррациональным.

Беседа наша не смога прояснить ситуацию, и ни к чему не придя, мы улеглись спать. Я еще надеялся, что увижу во сне что-то, что смогло бы как-то помочь в понимании происходящего, но ничего не увидел. Я словно провалился в темноту, и уснул мертвецким сном.