Ника Ракитина - Дракон для жениха [СИ]

Тяжело облокотившись на стол, барон прикрыл глаза, а когда открыл их, то встретился взлядом с широко распахнутыми фиалковыми очами. Половина хмеля слетела с него в то же мгновение, но все же он не придумал сказать ничего лучше, нежели: «Вот черт!» Королевна Мариша стояла, нагнувшись к нему через стол, и заглядывала в лицо с непривычным для нее выражением удивления и жалости. Пан Иохан предпринял еще одну попытку встать, но королевна остановила его, прикоснувшись своей прохладной нежной рукой к его руке.

— Сидите, барон. Что с вами? Вам плохо?

Что со мной? Да я пьян самым свинским образом, — чуть было не сказал пан Иохан, но спохватился — уж что-что, а этот факт едва ли ускользнул от внимания Мариши. Не настолько уж она была неопытна и неискушенна, чтобы не узнать пьяного…

— Если позволите… я бы хотел… остаться один… ваше… высочество… — едва ворочая языком, выговорил он.

— Не позволю, — возразила королевна, решительно забрала кувшин, переставила его на соседний стол, и села на скамью рядом с бароном — достаточно близко, чтобы край ее платья коснулся его колена, заставив его содрогнуться. — Я немного узнала вас во время путешествия, и могу с уверенностью сказать, что вы — не такой человек, чтобы напиваться без всякой причины… У вас что-то случилось, и очень серьезное. Я не прошу вас рассказать мне все, я только молю вспомнить, что вы нужны всем нам.

Завтра нам предстоит отправиться в нелегкое путешествие, и вам нужны силы… позвольте помочь вам дойти по постели, вам нужно поспать…

Путешествие! Как будто мало ему Улле, что она напоминает ему о том, что каждый следующий день будет приближать разлуку с ней , вечную разлуку… она достанется Великому Дракону, этому аморфному чудовищу, любителю молоденьких невинных девиц, а он… Пан Иохан изо всех сил стиснул руку Мариши, заставив девушку вскрикнуть.

— Фрез прав, — сказал он тихо. — Нельзя отдавать вас Великому Дракону…

Мариша удивленно смотрела на него.

— Но ведь Договор…

— Плевать мне на Договор. Вы нужны мне, понимаете — мне …

Не давая времени опомниться ни ей, ни себе, пан Иохан схватил Маришу в охапку и поцеловал. Она задрожала в его объятиях, потом замерла и, кажется, вовсе перестала дышать, но не сделала ни малейшей попытки освободиться. Барон без помех целовал ее губы, и глаза, и шею, и ямку между ключиц. И Мариша снова задышала, и руки ее сперва робко легли к нему на плечи, затем взлетели выше, и тонкие пальцы принялись перебирать черные спутанные кудри.

— Я — твоя, твоя… пусть только сегодня, но я — твоя… не отпускай меня, Иохан…

Он и не думал отпускать ее. Напротив — схватил на руки и понес, ведомый скорее чутьем, нежели разумом. Как, каким чудом они оказались в келье, отведенной под Маришину спальню? Как ухитрились никого не встретить по дороге? А впрочем, быть может, и встретили кого-то, только вот не заметили этого, полностью упоенные друг другом.

А потом пан Иохан целовал ее узкие плечи, маленькие девичьи груди, крошечные изящные ступни. А потом сделал то, чего не должен был делать.

Никогда. Ни за что… Потому что у Мариши это был первый раз, а у него, наверное, тысяча сто первый, и он не имел на нее никакого права… А потом они уснули.

А спустя несколько часов барон проснулся, с больной головой, но совершенно протрезвевший, и ужаснулся содеянному.

Мариша спала, белокурая ее головка трогательно покоилась у барона на плече; светлые волосы драгоценным шелком стекали по его груди на грубые монастырские простыни. Несколько секунд пан Иохан смотрел на нее (из весьма неудобного ракурса), а затем сделал слабую попытку приподняться, ее не потревожив. Она тут же проснулась и открыла глаза.

— Что случилось? Куда ты?

— Ничего не случилось. Спи. Мне нужно уходить. Нехорошо, если меня застанут в твоей комнате.

— Никто не посмеет войти сюда, если я не позволю, — заявила Мариша, и в ее голосе зазвенели прежние царственные нотки. Зазвенели и пропали. — А я не позволю, пока ты здесь. Не уходи. Или… все кончено? Так быстро?

Пан Иохан смотрел на нее и наотрез отказывался видеть царственную деву с холодным взглядом фиалковых очей. На разоренной постели сидела прелестная девочка, очень юная, почти совсем нагая (если не считать одеяния из собственных волос, как у мифических дев), и бесконечно робкая. Говорить с ней было очень тяжело, почти невозможно. Лучше бы это была прежняя ледяная королевна.

Лучше бы он был еще пьян!

— Я останусь, если ты велишь, — сказал он медленно и снова сел на кровать. — Но ты сама знаешь, что это нельзя…

— Наверное, я понимаю, в чем дело… Ты пошел со мной из жалости, а любишь ты ее … эту Улле, — Мариша отвернулась, и лицо ее скрылось за волной светлых волос. — Тебе, наверное, очень просто пойти с женщиной… вот так…

— Все не так, — пан Иохан схватил ее за плечи и встряхнул. Как же он ненавидел подобные разговоры! И как же болит голова! — Ты сама знаешь, что это не так. Ты значишь для меня больше, чем я могу выразить словами.

В Дюрвиште я не смел коснуться краешка твоего платья, и… и лучше бы так и оставалось дальше. Ибо теперь я не знаю, как мне жить и что делать.

Мариша отвела с лица волосы и прямо взглянула барону в лицо огромными фиалковыми глазами.

— Не нужно ничего делать. Пусть все идет, как должно. Только напоследок… в самый-самый последний раз…

Она обняла его за шею и принялась целовать. Пан Иохан отвечал ей с отчаянной страстью; они снова упали на кровать, и все, что было между ними, уже вот-вот готово было повториться… но Мариша вдруг решительно выскользнула из его объятий.

— Довольно. Теперь довольно. Иначе я не смогу…

— Давай убежим, — предложил пан Иохан, заглядывая ей в лицо снизу вверх.

— Куда? — грустно спросила Мариша. — Нас будут искать, и найдут, и тогда тебя убьют… — она потянула к себе платье. — Нет, ты прав. Все должно быть закончено. Сейчас.

Пан Иохан хотел было возразить, что никогда не говорил такого, но прикусил язык. Она была права — ох, как права. Ведь есть еще Улле, и неродившийся ребенок (хотя она, конечно же, имела в виду совсем, совсем другое), и ему придется научиться терпеть и молчать, научиться смотреть на прекрасную фиалковоокую деву и ничем не выдавать своих чувств.

Впрочем, не этим ли он занимался всю дорогу от Дюрвишты — молчал, и терпел, и скрывал чувства?

Они одевались в молчании.

— Какие все-таки у вас странные глаза, — сказала вдруг Мариша, и пан Иохан с болью отметил это «вы»: значит, все действительно кончено. — Они и пугают, и притягивают. Знаете ли вы, что сейчас они совершенно бесцветные? Это так странно.

Барон отвернулся.

И снова ему повезло: выходя из комнаты Мариши, он никого не встретил.