Ника Ракитина - Дракон для жениха [СИ]

— Если бы вы извинились перед моим другом… — продолжал гнуть свою линию посланник.

— Извиниться? Мне? А впрочем… отчего же нет? Я готов извиниться, но только при одном условии.

— Слушаю вас.

— Ваш друг тоже принесет мне свои извинения.

Секундант взглянул на пана Иохана с таким возмущением, словно тот заявил, будто у Великого Дракона не одна, а три головы.

— Это невозможно!

— Нет — так нет, — покладисто согласился барон. — В таком случае, вам следует незамедлительно встретиться с паном Даймие. Всего хорошего.

Избавившись, таким образом, от нудного гостя, пан Иохан вздохнул с облегчением и смог приступить к обдумыванию более насущных дел.

В первую голову стоило бы написать письмо Ядвиге, дабы подготовить ее к возможным неприятностям — пан Иохан не исключал, что может уже не вернуться в родное поместье живым-здоровым. Но рука не желала браться за перо. Сидя за письменным столом в квартире его светлости, некоторое время барон размышлял, не написать ли лучше герцогу Иштвану, обратившись с просьбой позаботиться о Ядвиге в случае, если с ним, паном Иоханом, произойдет несчастье, — но отверг и эту мысль. Просьба показалась преждевременной; к чему беспокоить людей заранее? В конце концов он решил, что попросит пана Даймие послать весть его близким в случае его гибели (что, впрочем, он все-таки полагал маловероятным). Успокоившись на этом, барон с чистой совестью отодвинул письменные принадлежности и отправился на взлетное поле, чтобы договориться со знакомым пилотом о воздушной прогулке.

Вид дирижаблей вблизи всегда приводил его в трепет. Казалось невероятным, чтобы этакая махина, размеры которой слабо укладывались в сознании, способна была подняться в воздух, да еще с пассажирами на борту — а число пассажиров, которое могли принять гондолы самых больших летательных аппаратов, доходило до сотни.

Да и аэродром представлял собой зрелище почти сюрреалистическое: огромное поле, конца-края которому не было, утыканное белыми шестами, особенно яркими на фоне предгрозового черно-синего неба. Кое-где около шестов неподвижно висели вытянутые эллипсы дирижаблей, издали похожие на огромные бумажные фонари. Впечатление от величественной и в чем-то мрачной картины не нарушала даже суматоха, царящая на дороге; движение здесь было оживленным — столичный аэродром, все-таки. Из окна наемного экипажа пан Иохан задумчиво созерцал светлые упругие эллипсы дирижаблей, перечеркнутые крест-накрест тонкими черными линиями — тросами, на которых крепились гондолы, — и размышлял о том, в какой восторг пришла бы Ядвися, окажись она здесь. Бедная! Ведь в свои восемнадцать лет она и не видела ничего, и не бывала нигде, кроме герцогского дворца и пары-тройки наньенских провинциальных городишек, где она по большей части пропадала по портновским, шляпным и галантерейным лавкам. Нет, подумал пан Ионах, решено: если меня не выставят из Дюрвишты, выпишу к себе сестру. Пусть хоть ненадолго окунется в удовольствия столичной жизни.

Едва не приплясывая от нетерпения, Ядвига выскочила на балкон и перегнулась через перила, словно это могло помочь ей лучше разглядеть тех, кто будет высаживаться из подъезжающего экипажа.

— Великий Дракон! Что ты делаешь? — послышался за спиной испуганный голос герцогини Офелии, и нежная рука деликатно обхватила Ядвигу за талию. — Ты же упадешь, милая!

— Вздор! — ей очень хотелось освободиться от объятий ее светлости, но это показалось слишком уж невежливым, и Ядвига только передернула плечами. — Перила достаточно высокие.

— Ты ведешь себя слишком безрассудно, — мягко попеняла ей герцогиня. — Понимаю, ты соскучилась по брату. Но необходимо сдерживать себя, моя милая.

Сдержанность! Всем сердцем Ядвига ненавидела это слово. Сначала матушка, потом брат без конца втолковывали ей, как необходимо быть сдержанной. Не показывать окружающим истинных чувств. Не делать того, что хочется. Улыбаться, когда к глазам подступают слезы, и снова улыбаться, когда наружу рвется хохот. Степенно идти, когда хочется бежать. И ни в коем случае — ни-ни! — не говорить людям о том, какие чувства ты к ним испытываешь. Еще дозволительно уверять девушку или молодую женщину в вечной дружбе, называть ее «милой» и «сладкой», но прямо и честно сказать той же особе: «Я вас терпеть не могу!» — Великий Дракон! об этом и подумать нельзя. Что касается мужчин, в беседах с ними не дозволено вообще ничего, кроме «да», «конечно», «вы правы». Только заикнись о своих чувствах, поведи себя несдержанно, и ославят на весь свет как вульгарную особу.

Особенно бесило Ядвигу то, что ее брат мог спокойно говорить и делать что угодно. Уж его-то никто не назовет вульгарным и грубым, недостойным общества воспитанных людей. В крайнем случае вызовут на дуэль, но от этого его честь и достоинство не пострадают. Даже напротив. Почему, почему на свете такая несправедливость? Почему мужчинам можно все, а женщинам — ничего?

Сейчас больше всего Ядвиге хотелось отцепить от себя герцогиню Офелию и скинуть ее с балкона, чтобы не мешалась со своими дурацкими советами. А затем самой перемахнуть через перила (если позволят длинные юбки), спрыгнуть на клумбу и тут же повиснуть на шее у герцога… у Иштвана. И не заботиться о том, что подумают и скажут окружающие о таком вопиющем нарушении приличий. Впрочем, Ядвига была уверена, что в глубине души — очень, очень глубоко, — брат ее одобрил бы. Его и самого необходимость соблюдать приличия частенько тяготила. Уж она-то это знала.

Экипаж остановился, лакированная черная дверца распахнулась. С подножки спрыгнул герцог Иштван. Спиной уловив устремленные на него взгляды супруги и Ядвиси, он быстро обернулся, улыбнулся и отвесил элегантно-небрежный поклон. У Ядвиги перехватило дыхание от странного чувства — какая-то болезненная смесь восторга и нежности. Какой же он красивый!.. Затем герцог протянул руку кому-то, кто оставался в экипаже, и спустя секунду на гравийную дорожку сошла девушка. Несмотря на закрывавшую лицо густую вуаль, по робким скованным движениям и характерному наклону головы Ядвига узнала Эрику. С противоположной стороны из кареты самостоятельно выбралась Карина, после чего дверца захлопнулась, возница хлестнул лошадей, и экипаж свернул с подъездной аллеи в сторону.

— А где же Иохан? — недоуменно проговорила Ядвига. Как можно деликатнее она освободилась от руки герцогини Офелии и поспешно прошла с балкона в комнату, а оттуда, приподняв подол платья, почти бегом направилась к лестнице. Скорее всех домочадцев она оказалась в холле, где и повстречала только что вошедших герцога под руку с Эрикой.

— А, панна Ядвися! — герцог церемонно и официально поцеловал ей руку, но при этом — вовсе не по этикету, — пристально посмотрел ей в лицо, и от взгляда серых глаз Ядвися все вспыхнула. — Как вы без нас поживали? Здоровы ли? благополучны ли?