Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Художник В. Захарченко

Фото автора

Какой он, Гонконг?!

По-восточному шумный и по-английски чопорный. Овеваемый свежими океанскими ветрами и пропитанный запахами трущоб. Поражающий модернистской архитектурой и ужасающий гнилыми лачугами. Город, где современный лимузин обгоняет изможденного рикшу. Порт, заходя в который вылощенный капитан новейшего трансокеанского контейнеровоза нервно переводит ручку машинного телеграфа на отметку «самый малый», чтобы не разнести в щепы хрупкую джонку с рваным парусом…

Подобного рода контрастные впечатления можно перечислять бесконечно, говоря о Гонконге. Но если не нырять в него с неба на самолете, а подходить с моря на судне, город открывается далеко не сразу. Он предпочитает постепенно преподносить свои сомнительные и подлинные достопримечательности.

По штурманским расчетам, до прихода в Гонконг оставалось часа три, а глаз не улавливал никаких признаков большого порта и многомиллионного города. Унылой чередой тянулись вдоль берега рыжие, выгоревшие невысокие горы без следа присутствия человека. Море было пустынным.

— Куда это джонки подевались? — удивляется старпом Кирюшенко. — Обычно их здесь сотни.

Несколько этих скорлупок видели минувшей ночью, вернее, их огоньки, мерцающие далеко в темноте. Лишь одна оказалась на нашем пути. Перепончатым крылом дракона вдруг вырвался из темноты неопределенного цвета латаный парус, натянутый на бамбуковые реи; суденышко метров десяти в длину чуть ли не вертикально встало на волне, так что в свете фонаря на его корме удалось разглядеть дощатое днище с кучей то ли сетей, то ли выловленных водорослей. Через мгновение джонка скрылась позади, словно штормившее море тут же поглотило ее.

А сейчас, утром, глазу не за что было зацепиться на водном просторе. Но вот старпом молча протянул мне бинокль, указывая на седловину между горами справа по курсу. Там что-то белеет. Это чаша локатора, словно притаившийся за горами одноглазый циклоп, сторожит подходы к порту.

Огибая небольшой остров Ламма, входим в Западный пролив и сразу оказываемся на большой морской дороге. Навстречу деловито режет волны крупный сухогруз, следом спешит контейнеровоз американской линии, новенький, сверкающий свежей краской, упоенный своей молодой силой, не растраченной на ухабистых океанских трассах. Кажется, многотонные цветные кубики контейнеров, которые возвышаются чуть ли не до верхнего мостика, и не груз для него вовсе. А впереди на рейде множество других судов. В бинокль видны на мачтах флаги многих стран, в едином ритме бьющиеся на ветру. Между судами снует множество барж (грузовые операции ведутся главным образом на рейде), катеров, паромов, элегантных судов на подводных крыльях и воздушной подушке. На первый взгляд движение представляется хаотичным, но постепенно улавливаешь в нем строгий порядок.

Не успели осмотреться на якорной стоянке, как к нам поспешил лоцманский катер. Аккуратный немолодой лоцман-китаец, в сером костюме и ярком галстуке, полноватый, с бесстрастным выражением лица, походил больше на преуспевающего делового человека, чем на моряка. Однако он лихо поднялся по трапу, с достоинством поздоровался, пробормотал что-то в вынутый из кармана пиджака портативный радиопередатчик и уверенно скомандовал: «Средний вперед!»

Признаться, такого «слалома» в бухте, забитой судами, мне видеть не приходилось. Решительно обогнули старый углевоз, за ним «японца» с раскрытыми трюмами, откуда извлекали увесистые тюки, в опасной близости проскочили между двумя другими сухогрузами, и вот тут показалось, что сейчас врежемся в один из зеленых буев ограждения вокруг затонувшего лайнера «Куин Элизабет». Проданный английскими владельцами из-за неблагоприятной конъюнктуры на пассажирских линиях, он так и не успел послужить одному из местных дельцов — загорелся на рейде и был затоплен. От знаменитого лайнера, некогда владевшего «Голубой лентой Атлантики», оставалось немного: над бухтой поднималась лишь часть надстройки, а из-под воды плавучие краны извлекали срезанные водолазами листы бортовой обшивки и грузили их на плашкоуты.

Однако и зеленые буи миновали успешно и, не снижая хода, пошли к причалу. В какой-то момент с тревогой подумалось, что вот сейчас раздавим две ярко раскрашенные баржи, пришвартованные рядом с предназначенным для нас местом, сомнем их со скрежетом, треском под крики гибнущих грузчиков. Видимо, так казалось не только мне, но и нашему капитану, потому что он резко обернулся и выразительно посмотрел на лоцмана: уверен ли тот, что все делает правильно? Но лоцман, как выяснилось, был мастером своего дела: в нужный момент скомандовал: «Машина, стоп!», через секунду — «Средний назад!», а потом опять «Стоп!». Одновременно нам в борт уперся подоспевший буксир, и наш контейнеровоз мягко привалил к стенке.

Ну, теперь можно спокойно оглядеться. Мы стояли у контейнерного терминала полуострова Коулун. На огромном бетонном поле громоздились контейнеры. Отсюда они идут в Японию и на Филиппины, во многие другие страны Азии, в Америку и Европу. А часть — через Находку по Транссибирской железнодорожной магистрали в ФРГ, Данию, Швейцарию, другие государства, которые пользуются услугами советских судов. Одно из них — «Гродеково». на котором мы прибыли сюда из порта Восточный. У нас на борту контейнеры с бумагой и мебелью из Финляндии, коровьими шкурами из Роттердама, коробками для телевизоров из Франкфурта-на-Майне, химикатами, хлопковой пряжей, резиновыми изделиями, картоном, полиэтиленом, даже печеньем из Копенгагена. Короче говоря, как в детской считалке: «Что угодно для души…» Для многих из этих грузов Гонконг — третий в мире после Нью-Йорка и Амстердама порт по обработке контейнеров — окажется только перевалочным пунктом.

За кормой нашего судна виднелись серебристые газгольдеры топливной базы. Прямо по носу высились бетонные стены огромного унылого здания, у подножия которого по автостраде мчалась нескончаемая вереница машин. Но зато справа по борту открывался редкостный вид. Голубая бухта под голубым небом играла тысячами солнечных бликов. Ласковый декабрьский ветерок смирял жар тропического солнца, правда, не настолько, чтобы нам, северянам, пришло в голову надеть пиджак, — в рубашке с короткими рукавами было в самый раз.

Рейд жил напряженной жизнью, встречал и провожал суда, их грузили и разгружали. Катера спешили с моряками на берег и доставляли их обратно, в тесные каютки, хмельных, успевших пресытиться за короткий день немудреными портовыми радостями.