Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Экспедиция Сукина отправилась в Сибирь по следам Ермака год спустя. Ее маршрут был коротким. Воевода остановился на Туре, где основал городок Тюмень. Еще через год отряд Чулкова вышел в окрестности Искера и «срубил» там крепость Тобольск. Последний властитель Сибирского «царства» Сеид-хан и предоставивший ему трон Карача были захвачены на пиру в доме тобольского воеводы и пленниками отправлены в Москву.

Прошло еще несколько лет, прежде чем Москва снарядила экспедицию на Пелым. И тогда были освоены маршруты с Вишеры на Лозьву, более удобные и легкие, нежели тагильский. Уральский хребет окончательно был покорен. За перевалы двинулись отряды казаков, ратных людей, русские крестьяне-переселенцы.

Беспримерная трехлетняя одиссея Ермака внесла весомый вклад в великое дело освоения Сибири.

Художник И. Шаховской

Скалы вздымались отвесной стеной — желтые, плосковерхие, источенные ветрами. Выступы чередовались с провалами. В ущельях мелкие камушки были пересыпаны бурым песком. Ни куста, ни травинки. А где ничего не растет, там ничего не вянет, где не рождается — нет места и смерти. Где нет перемен — там начинается вечность.

Может ли вечное быть делом человеческих рук? Способен ли человек, хотя бы отдаленно, повторить деяния Ра? Бог сотворил человека. Человек сотворил подобие бога в камне, бронзе и глине. Бог приказал вздыбиться скалам. Человек выстроил храмы.

Разве не приравняли к богам Имхотепа, поднявшего к небу первую пирамиду? И разве устали люди славословить великого зодчего, несмотря на четырнадцать сотен лет, прошедших с той давней поры?

Сененмут отвернулся от скал и подошел к краю площадки третьего двора. Слух, временно отключенный глубокими размышлениями, сразу вобрал грохот, крики и скрежет — звуки настолько привычные, что, руководствуясь только ими, Сененмут мог бы сказать, чем заняты отряды его строителей, разбитые, как армия, на полки по восемьсот человек.

Он слышал, как диоритовыми шарами дробят известняк для раствора, как кувалдами бьют по камням. Он слышал натужный скрежет канатов и скрип ползущих салазок. Ему казалось, что можно различить в этом грохоте и плеск воды, которую лили из кувшинов бегущие перед салазками мальчики, — старый способ уменьшить трение полозьев о землю.

С криками, словно на врага, каменщики набрасывались на волокуши-качалки. Подпрыгивали и, уцепившись за брус, повисали, пригибая к земле тяжестью собственных тел порожний край волокуши. Край, загруженный камнем, оказывался наверху. Массивную плиту перемещали на стену и укладывали поверх других, Доставленных из той же каменоломни, о чем свидетельствовали метки на обтесанных шершавых боках.

Землекопов и каменщиков Сененмут воспринимал только во множественном числе, держа в уме количество рук и сделанную работу.

С высоты третьего двора строительная площадка казалась огромным полем, прорезанным каналами. Вереницы землекопов, ссыпавших землю в отвалы, двигались подобно току воды. Люди шли размеренным, ровным шагом, корзину с землей держали на голове, пустую прижимали к бедру. Цепочки двигались безостановочно, не сталкиваясь и не меняя дороги, — осмысленный людской поток, приведенный в движение ради великого замысла.

В стране Та-Кемет не было дела важнее, чем возведение Амон Джесер джесеру. Храм сделался жизнью страны, ее мукой и радостью, непосильным бременем и горделивой похвальбой. Храму суждено было стать воплощением силы страны Та-Кемет.

Сообразуясь с проектом Сененмута, зодчие рисовали на досках рабочие планы: черные линии, помеченные красными цифрами. Скульпторы высекали статуи: Хатшепсут в образе бога Осириса с мужской накладной бородой, Хатшепсут в образе сфинкса — с телом льва и человеческим лицом, обрамленным львиной гривой, Хатшепсут в собственном обольстительном облике. В отстроенных портиках нижней террасы художники приступили к изображению важнейших событий царствования. А храм продолжал расти. Заполнив все полукружие, оставленное скалами, и не довольствуясь этим, он вползал на каменистые уступы и проникал в толщу породы, вгрызаясь в нее молельнями и коридорами.

Сененмуту виделись три террасы, вздымавшиеся одна над другой лесом колонн. Он видел, как по перилам лестниц сползают алебастровые кобры и коршуны из такого же алебастра раскрывают крылья над их головами. Он видел каменных львов, встающих навстречу входящим, и радостное многоцветье стен, покрытых раскрашенными рельефами.

«Я сделаю двери из черной меди и другие — из крепкого кедра, изукрашенного бронзой. Я выложу пол золотыми и серебряными плитами. Амон Джесер джесеру будет сиять, подобно небу в лучах светозарного Солнца» — так обещал Сененмут царице. Но чтобы строить, необходим мир. Партия, ратовавшая за войну, была в силе и оказывала на царицу злое влияние. Ее вождь — казначей и знатный придворный князь Нехси — занимал постоянное место по левую сторону трона. Настало время убрать Нехси со своего пути.

Наблюдая с площадки верхней террасы за вереницей землекопов, двигавшихся, как ток воды по каналам. Сененмут сказал тихо и зло: «Я сделаю так, и не случится иначе, потому что сила моя называется «мысль», а сила Нехси всего лишь золото». Он произнес это вслух, раздельно выговаривая каждое слово.

Девятидневному очищению подвергла себя царица. Девять дней не вкушала она ни мяса, ни рыбы, чашу с вином не подносила к устам. В ночь полной луны, одетая в два новых облачения, в деревянных сандалиях, с душистыми палочками за ушами, она стояла перед воротами Северного дома Амона, называемого также Престолом Обеих Земель.

Шестнадцать пар бритоголовых жрецов, одетых в белое, встретили царицу у храма. Восемь пар бритоголовых жрецов в леопардовых шкурах через плечо провели ее по длинным дворам. Четыре пары бритоголовых жрецов прошли с нею в святилище и исчезли, унеся горевшие плошки. Царица осталась одна.

В мерцающем свете луны зал показался ей бесконечным. В темных углах притаилось неведомое, жуткое. Косые лучи голубого света падали на фараонов, стоявших у стен. Руки каменных предков царицы были неподвижно прижаты к бедрам, тела пребывали в покое, но каждый выставил левую ногу вперед. Каменные фараоны приказывали восприемнице их власти: «Иди!»

Хатшепсут двинулась в черную глубину, обозначенную тусклым свечением четырех красноватых огней. Сверху обрушились звуки. Гортанный крик, удар барабана, плач оборванных струн — все это бросилось ей под ноги и стихло, уйдя в каменные плиты пола. Снова обрушилось и снова исчезло. Так продолжалось, пока она не добралась до жертвенника. Потом все затихло.