Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

— Море неверно назвали Зеленым, его надо назвать Великой синью, — сказал он художнику.

Художник сидел на циновке под тем же навесом, поджав под себя скрещенные ноги, как сидят писцы. Тонкой тростинкой он зарисовывал все, что летало и плавало вокруг корабля. Дельфины, бакланы, нырки, юркие сардины, черепахи, плывшие в своих роговых панцирях, как маленькие острова. Художник вглядывался, определяя форму, отбирал главное, острая тростинка запечатлевала увиденное и осознанное на скалах белого известняка. Иначе как удержать в памяти причудливых обитателей Великой Зелени? А им предстояло найти свое место на стенах Амон Джесер джесеру.

В ответ на ленивое замечание, брошенное Нехси о море, художник, не отрывая глаз от пластинки, махнул тростниковым пером в сторону берега и сказал:

— Великое Красное — вот настоящее имя этого моря.

Нехси повел глазами вслед за жестом художника. В прибрежной полосе вздымались постройки коралловых рифов. Волны бились и пенились, вскипая красными гребешками. Красные брызги летели в стороны, словно драгоценные сердолики из лопнувшего ожерелья. Между рифами расплывались зыбкие темно-красные, менявшие очертания пятна.

— Красные водоросли, — произнес Нехси со вздохом. Зеленое, синее или красное — в любом своем виде море ему надоело. Он устал от жары, от непрестанного ветра. Густая соленая вода, такая теплая, что в нее не хотелось окунуться, вызывала в нем отвращение.

— Дай посмотрю, — Нехси протянул руку, слегка раздвинув огромные пальцы. Художник вложил между ними пластинку с незавершенным рисунком меч-рыбы. В огромной руке чудище выглядело хрупкой сардинкой. Нехси долго держал известняк на раскрытой ладони. Его мысли были далеко.

— Возьми, — вернул он пластинку художнику. — Твои рисунки прославят великое. Я сделаю то, что никому не под силу. Я проведу корабли в Землю Пунт и обратно, в Обе Земли. Я пройду через пески и войду с кораблями прямо в Висе. Что сможет тогда сказать безродный Сененмут, выскочка, зодчий, сын простого судьи? Я же, наследник знатного титула и хранитель сокровищ, сложу к ногам Сына Солнца все, что доставлю из Пунта, и скажу: «Вот я, совершивший это». Я сделаю так, и не будет иначе.

«Ты сделаешь так, — подумал художник. — Но все, что ты сделаешь, послужит для большей славы Амон Джесер джесеру и того, кого ты назвал безродным выскочкой».

— А ну, торопись, пошевеливайся! — в воздухе просвистел хлесткий щелчок, прервавший мысли художника. Это надсмотрщик Набири напомнил уставшим гребцам о существовании своей четыреххвостой плети. Гребцы, словно огромное тридцатирукое существо, опустили весла в воду и налегли на них что было силы.

Через день корабли вошли в гавань с пологими берегами. Долгожданная и таинственная земля по имени Пунт! Не о ней ли рассказывали слепые сказочники, нараспев повествуя о погибших в волнах и Золотом Змие, хозяине благовоний?! Где он, страшный и добрый Змий, наделивший богатством спасшегося морехода?

На берегу возвышался зеленый холм. На его склонах паслись коровы и овцы с рогами, растущими вбок.

Даже с кораблей было видно, как обильно порос холм кунжутом и душистой акацией, пригодными для получения смолы и благовонных масел. А разве не ради запаха для дыхания бога приплыли в Пунт корабли?

Селение раскинулось за холмом, служившим надежной защитой от постоянного влажного ветра. Плетеные круглые хижины выстроились рядами. Остроконечные крыши почти касались листвы раскидистых пальм с двумя и тремя стволами. Из-за страха перед дикими зверями хижины были подняты высоко над землей столбами-подпорками. Наверх взбирались по приставным лестницам.

В тот день, когда посланцы Обеих Земель вышли на берег и разбили свои шатры, в хижинах не остался ни стар, ни млад. Все столпились вокруг прибывших, дивясь и разглядывая людей в белых складчатых набедренных повязках и в черных накладных волосах, словно те спустились к ним прямо с неба.

Нехси, большой, веселый, улыбающийся во весь рот, доверительно хватал пунтийцев за плечи, похлопывал по спине. В знак мира он бросил на землю оружие: ни палицы в руке, ни кинжала за поясом. Но рядом встали воины. У этих оружие при себе. Плечистые, рослые, они представляли собой внушительный отряд. За плечами копья и стрелы с бронзовыми наконечниками, в руках длинные луки из роговых пластин, за опояской пращи и изогнутые кинжалы.

Трудно ли уразуметь смысл взятого на изготовку оружия? Знатные люди Пунта вышли вперед и склонились до самой земли.

Художник едва успевал зарисовывать. Известняковые пластинки кончились. Пришлось разбить несколько тонких кувшинов. Лощеные черепки не худший материал для набросков. Уголь и цветные камушки заменят краску. Хижины, прирученные обезьяны, прыгающие с ветки на ветку думпальм и бананов, собаки, свернувшиеся в тени, — все это надо было запечатлеть. Облик пунтийцев не одинаков: у одних кожа темная, как древесина черного дерева или смола, У других лишь смуглая, мало чем отличающаяся от цвета кожи людей Та-Кемет. У чернокожих крупные губы, большие глаза навыкате и курчавые волосы. У светлокожих волосы заплетены в косицы. Глаза у них продолговатые, узкие, нос с горбинкой, на подбородке острая, клином черная борода. Художник хватал то Уголь, то желтый мелок.

Вот все пунтийцы рухнули на колени. Появился их правитель. Он важно шествовал, опираясь на посох. Его ноги были украшены множеством золотых колец.

— Пареху! — закричали пунтийцы. Нехси закивал головой, догадавшись, что это имя правителя.

Пареху приблизился. Губы его улыбались. Глаза зло перебегали от столика с разложенными подарками к отряду, поигрывающему оружием.

— Ити! — закричали пунтийцы и замахали руками, приветствуя женщину такую толстую, каких не встретишь в Та-Кемет.

При виде пунтийской правительницы Нехси восторженно хлопнул себя по бедрам и схватил со стола самое крупное ожерелье, намереваясь надеть его на ее толстую шею.

Жена Пареху ехала на осле. Пешком ей вряд ли удалось бы сделать более десяти шагов. Как только осел нес эту тушу, раскормленную так, чтобы служить символом богатства!

С помощью слуг Ити сползла на землю и заковыляла к гостям. Складки толстого живота колыхались при каждом шаге. За Ити следовали два сына и дочь. Мальчики шли, девочка ехала на осле. Она была уже так толста, что обещала скоро повторить облик матери.

Нехси понравились пунтийцы. Он угощал всех без разбора пивом и винами Обеих Земель. Фаянсовые бусы и кольца швырял в толпу пригоршнями. Пареху деланно улыбался и зло кивал головой. Он знал, что за этим последует. Взамен цветных безделушек ему придется поднести так много бесценных вещей, что подарок станет похожим на дань.