Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

Ночью 19 февраля 1911 года титанический удар подземных сил расколол гору над кишлачком Усой сверху донизу. Шесть миллиардов тонн камней и скал рухнули в ущелье реки Мургаб и образовали завал высотой 700 метров и шириной у основания около восьми километров.

Соседние кишлаки Сарез и Ирхт, давшие названия озеру и метеостанции, покоятся теперь на глубине 500 метров под теми 90 кубическими километрами воды, которые за шесть с половиной десятилетий накопились у завала.

Алексей Горелик занят этими цифрами. Воды рек и озер Памира — его дело, дело гидролога. От метеостанции до кишлака Нусур, по ту сторону плотины, созданной природой, где, собственно, начинается река Бартанг после ее слияния с Кударой, хорошая тропа, но мы плывем по озеру, так как Алексею нужно еще раз осмотреть, как фильтрует Усойский завал.

С нами плывет местный охотник-таджик. К нему сейчас и обращается Алексей:

— Понимаешь, человечество только еще мечтает строить такие плотины, как этот завал. А тут — бери, используй готовенькую, сделанную природой. А водохранилище?..

— Что? — почтительно переспрашивает старый охотник.

— Электростанцию, говорю, надо строить. Проложить канал и соединить Сарез с соседним озером Шидоу. Потом пробить тоннели к Бартангу, поставить парочку турбин на Бартанге мощностью эдак по миллиону киловатт каждая. Тогда весь Памир можно залить электроэнергией.

Идею постройки электростанции на Сарезе высказал еще лет пятьдесят назад инженер Караулов, один из первых исследователей энергетических ресурсов памирских рек. А незадолго до нашего прихода с Сареза уехала комплексная энергетическая экспедиция, которая в течение двух лет изучала водный баланс озера, запасы влаги в окружающих ледниках и множество других проблем.

На перспективной промышленной карте республики такая станция уже есть. Мощность ее — в зависимости от нужд развивающегося народного хозяйства Памира — может быть от восьмисот тысяч до полутора миллионов киловатт и больше. И это дело недалекого будущего. Пока же экономика Центрального Памира еще только начинает набирать свою мощь, и потому старый охотник не совсем понял грандиозные планы энергетического преобразования высокогорного Сареза.

Прощаясь, горец что-то горячо говорит Чержу Давлятову на горно-таджикском наречии. Капитан переводит:

— Он предостерегает нас. Теперь нужно быть особенно осторожными. У местных жителей есть такая поговорка: «Кто на Бартанге не бывал, тот Памира не видал». И еще недоволен, что одни идем. Без местных жителей.

Но мы все же решились идти без местного проводника, хотя впоследствии не раз жалели об этом.

За Сарезом высота 4000 метров. С гребня водораздела бросаем последний взор на долину Мургаба: два озера рядом — Сарезское и отделенное от него перемычкой Усойского завала Шидоу. Но какие они разные: цвет Шидоу — изумрудно-зеленый, Сарезское — ярко-синее. Будто два драгоценных камня в серебряной оправе ледников.

Впереди — Западный Памир. Другой мир. Другие горы. Уже нет широких долин, пологих подъемов к вершинам. Гигантские стены хребтов плотно встают один за другим. Ущелья, разделяющие их, узки и глубоки, реки — бешеные. Это опасные горы!

Как действуют чары этих гор, их властная сила, я почувствовал, едва мы спустились в долину Бартанга. «Высокая теснина» — так переводится это название. Действительно, скалы обрываются отвесно километра на полтора, а местами на два. Тропа, даже не вьючная, а пешая, робко жмется к горам над пропастями, петляет по крутым осыпям.

И еще погода. Там, за водоразделами, почти все время светило солнце, иногда холодное, но всегда яркое. В верховьях Бартанга тучи бродят, пасутся на горах, как стада коз и кутасов, потерявшие пастухов: внизу — в одну сторону, вверху — в другую. Дождь, холодно, сыро!

Вскоре у нас остались сухими только спины под рюкзаками. Несмотря на это, капитан Давлятов, как говорится, «разошелся».

Отобрал у Алексея Горелика котелок, у меня — палки от палатки и, размахивая ими, действительно эдаким «горным чертиком» скачет но скалам. Возможно, капитан уже хорошо акклиматизировался, или просто высота здесь не такая, как на перевалах к Сарезскому озеру. А вернее всего — ему хочется утвердить свое достоинство природного памирца.

Но горы и ему напомнили о себе, умерили пыл. Спускаясь к кишлаку Нусур, мы, как и все проходящие здесь, положили по букетику горных цветов на могилу смелого геолога Александра Гогичеладзе, погибшего при переходе через эти скалы.

Вскоре открылся кишлачок Нусур — первый в верховьях Бартанга. Скорее вниз — к жилью, теплу и зеленым островкам деревьев, которые мы так давно не видели!

Однако, напившись неизменного зеленого чая и обсушившись, прикидываем: до темноты можем дойти если не до кишлака Чадуд, то хотя бы до Рошорва.

Радушный хозяин вначале многозначительно кивает на окно, за которым начался хлесткий дождь, а когда мы все же вскидываем на плечи рюкзаки, идет с нами далеко за селение и показывает тропу, на которую нам предстоит ступить. Он назвал ее Обчак — «капающая вода». Действительно, множество сочившихся сверху ручейков покрыли тропу зеленым мхом, сделали ее скользкой. И едва я делаю два-три шага, как у меня начинают разъезжаться ноги.

Но это не так страшно, если бы не дождь и густой туман, закрывающие ближайшие выступы тропы и дно долины, которая где-то далеко внизу. Но теперь уже нам с Алексеем Гореликом не хочется ронять перед жителями Памира — нашим хозяином и капитаном Давлятовым — престижа смелых горопроходцев.

Я понимаю, что спешить опасно, но все же с непонятным самому себе упорством вступаю на тропу. Вскоре от моей бодрости не осталось и следа. Ноги скользят при каждом шаге, дождь заливает глаза. Туман такой плотный, что порой не видно, куда ставишь ногу. Теперь в передвижении участвуют все мышцы тела: пальцы ног, когда пытаешься судорожно вцепиться носком сапога в выбоину, ладони, хватающиеся за любой выступ скалы, живот, которым припадаешь к тем же скалам, и даже шея, потому что пытаешься зацепиться подбородком за вмятину в граните в надежде любым способом увеличить трение и не соскользнуть в пропасть.

В Рошорве жители, глядя на нас, покачивают головами. А Алексей философски изрекает:

— Да, братцы, горы-то шутить не любят. Потому, прямо скажем, — на этот раз нам крупно повезло…

Да, горы шутить не любят, соглашаемся и мы с капитаном Давлятовым.

Утром воздушные потоки смахнули тучи с гор. При солнечном сиянии стала видна вся сила и мощь Бартанга. Два могучих хребта — Рушанский и Язгулемский, сверкающие снегами и висячими ледниками, возносятся на три километра вертикально вверх над ложем реки. Со страшной силой обрушивается Бартанг то на один, то ка другой склон хребтов, если можно назвать склонами скалистые, отвесные обрывы в сотни метров высотой.