Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

— Мы в целом корпусе одни? — спросил он. — Как отшельники?

— Жду со дня на день, даже с часу на час, прилета студентов, — сказал директор. — А пока отшельники. Внизу — видите дом? — живут две семьи, мои помощники. И всё…

Гремя пустым ведром, вздыхая от счастья одиночества, я помчался вниз, к озеру. Заливчик нашего стационара с катерами и яликом встретил меня ледяной, морщинистой, посверкивающей водой. Озеро в бесчисленных волнах казалось бегущей рекой, плещущей в подножие невысоких лесистых гор с мягкими очертаниями вершин. Наглядевшись на озеро и горы, я попробовал искупаться — и ожегся. С каждым метром от берега жгло все сильнее. Я выскочил рыча, растирая стянутую холодом кожу, и залюбовался зарослями черемухи над заливом, головками огоньков у самой воды. Два оранжевых огонька переплелись стеблями, как в объятии. Маленькие костры цветов околдовывали меня. Мягкий ветер Телецкого озера, называемый верховкой, расстилал над водою тонкий пар.

С ведром зачерпнутой воды я стоял в прибрежной траве, пока не послышался треск приближающегося вертолета, летящего из-за горы, и мне подумалось: «Пусть уж кто-нибудь прилетит, а то мой общительный старикан захандрит без народа».

Утренний и дневной вертолеты нашего уединения не нарушили, только с вечерним прилетела девушка Ирина, поселившаяся в комнате возле кухни. Василий Николаевич, уже успевший заскучать, несказанно обрадовался при виде соседки, студентки из Новокузнецка, и тотчас пригласил Ирину к нам чаевничать. Она умылась с дороги и пришла. Еще больше дядя расцвел, когда узнал, что Ирина — ботаник. Я проявил меньше эмоций. Столичные толпы утомили меня. Мне мерещились полмесяца тишины, безлюдья, спокойного обдумывания своих старых записей. И я вспомнил об уссурийском тигре, который заглянул однажды в палатку геологов, моих знакомых, на людей не напал, ничего съестного не тронул, но зато хлопнул лапой по орущему на всю тайгу транзистору. Я понимал этого тигра, а Василий Николаевич, видимо, нет. Все же мне понравились и четкая замкнутость Ирининого лица, и естественная сдержанность ее повадки. Она без улыбки смотрела, спокойно брала печенье, конфеты, раздумчиво отвечала.

— Башмачок отцвел, отыскать его теперь вам трудно.

— Черта с два отыщем, — подхватил Василий Николаевич. — У меня рыцарское предложение: вы пойдете в лес прогуляться. Мы за вами увяжемся, как пажи.

— А не утомитесь? — Ирина с сомнением оглядела моего старика.

— В мои 96, —щедро прибавил себе лет Василий Николаевич, — я у первого куста паду бездыханный. Вам вдвоем придется меня, дурака, тащить.

Ирина подумала и согласилась.

Закатное солнце било своими прожекторами меж берегов. Потом погасло. Уснули моторы, весь день шумевшие на воде. Молодой месяц все пытался продраться сквозь темные клочья туч. Над пиками пихт зажглись звезды. Мы с Василием Николаевичем засыпали нехотя. Он описывал мне венерин башмачок. Ярко-желтая губа у этой лесной орхидеи похожа на старинный женский башмак, внутри которого сидят сочные, наполненные нектаром волоски — приманка для насекомых. Орхидею любят посещать мелкие пчелы. Растет она в тенистых влажных местах и может забираться в горы на высоту до двух километров.

Утром молодая проводница повела нас вдоль озера по дороге, затем через поляну и вверх по ущелью, где грохотом, шумом и плеском встретил нас водопад. С верхней его ступени шла вниз тяжелая стенка воды. Под ней стояла каменная чаша, гремевшая, словно в нее падали булыжники.

— Сможете?.. — Ирина первая прошла по сваленному над потоком стволу кедра. Ствол весь был в рогах обрубленных сучьев.

— Держи, — Василий Николаевич отдал мне два своих фотоаппарата.

Только первый его шаг был осторожным. За спиной дяди я протянул к нему руки, но моя помощь не потребовалась. Он прошел, как гимнаст. Дальше подъем осложнился: меж стволами пихт, берез и черемух мы вошли в парную баню чащобы. Банный пар, правда, отсутствовал, но гуща травы томилась от тесноты, духоты и как бы потела. Комары, внизу очень редкие, здесь при каждом шаге взлетали серыми облаками. Крутились вихри слепней и оводов. Нос всасывал теплые соки цветочных чашечек. Чем дышать? Уши Василия Николаевича побагровели.

Тут Ирина сказала, что мы уже близко. Вот посветлело, появилась прогалина. Девушка остановилась и почему-то охнула. Я споткнулся о березовую колоду, и мы все трое увидели впереди большую вырубленную и вытоптанную поляну, множество пеньков, аккуратно уложенные в поленницы свежие березовые дрова. Ирина медленно обошла вырубку. Она опускалась на колени, шарила рукой в траве и между пахучими щепками. Василий Николаевич отдышался и двинулся к ней.

Наконец Ирина выпрямилась.

— Что может остаться после всего этого? — она покивала на пеньки. — Прошлым летом я застала несколько цветущих башмачков. Ничего не вижу!

— А это то самое место? — расстроился Василий Николаевич. Наступал час его сильнейшего, как я понял потом, разочарования. Он моргал глазами, сдвинув рыжие брови с каплями пота.

Ирина передернула плечом. Я заметил, что ей стало досадно и скучно.

— Что ж, — сказала она с сомнением. — Если хотите, попытаемся подняться повыше.

— А! — безнадежно махнул рукой Василий Николаевич и пошел назад напрямик, путаясь в цепких стеблях, треща ветками. Ни слова не произнеся, мы дошагали до ущелья. Там Василий Николаевич покачнулся, ступив на кедр, и задел ногою сучок. Вовремя я подхватил дядю. Он тут же вырвался из моих рук. Лишь возле калитки биостанции приостановился и вполголоса удивленно спросил:

— Я вроде бы падал, а сухой, целый. А?

— Разве вы ничего не помните?

— Нет. А что было?

На биостанции мы увидели еще двух только что прилетевших студентов — Виктора из Москвы и Сергея из Кемерово.

— Парни, — сразу же стал осаждать их Василий Николаевич. — С каким счетом наши выиграли у Венесуэлы?

Шли дни Олимпиады, но парни только переглядывались.

— Летел, ехал, снова летел — ничего не знаю, — басил стройный бородач Виктор.

— Тоже не знаю, — вторил хлипкий Сергей.

Опять я почувствовал огорчение старика. Ради нашего броска на Горный Алтай Василий Николаевич не поехал в Киев к сыну поглядеть на олимпийский футбол. Это была для него жертва из жертв! Василий Николаевич — а когда-то просто Васька — гонял мяч еще в 1925 году, будучи масленщиком Бийского мясокомбината.

Ничего не добившись от парней, Василий Николаевич упрекнул меня:

— Я тут с тобой совсем одичаю.

— Венерин башмачок, — улыбнулся Виктор, — ищите не здесь, а, к примеру, в Мордовии. Вот там была практика: нам, студентам, показывают несколько цветков, не дают подойти: не дыши! А я с товарищем открыл ненароком целую полосу возле ручейка: 350 насчитали, сбились и махнули рукой. Профессор чуть в обморок не упал от радости, как увидел…