Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

Какой несокрушимой верой в будущее, в свою счастливую звезду, в попутный ветер и в благосклонность всевышнего должны были обладать первые морепроходцы, отправлявшиеся в неизведанные океанские дали на поиски неведомых и — кто знает? — может быть, и не существующих земель!

Какой жизнестойкостью, каким упорством, какой верой в силу и умелость рук своих должны были обладать уцелевшие после землетрясения и эпидемий, охваченные ужасом, страдающие от голода и болезней лиссабонцы в роковом 1755 году, когда они начали тушить пожары, разбирать руины, хоронить мертвых и отстраивать свой город!

Каким запасом оптимизма, какой неистребимой, неиссякаемой верой в правоту своего дела, в целесообразность и необходимость приносимых ради этого жертв должны были обладать коммунисты, которые почти полвека вели борьбу против фашистской диктатуры в тяжелейших условиях подполья, в обстановке невыносимых лишений и страданий!

…Когда мы пытаемся перебросить мост между разными эпохами, между далекими, казалось бы, ничем не связанными друг с другом поколениями, вдруг обнаруживаются самые неожиданные параллели и самые смелые ассоциации. Прослеживается преемственность не только национальной культуры, но и национального характера, закалявшегося и мужавшего на протяжении веков во многих битвах, о которых сегодня напоминают молчаливые памятники и монументы.

Город, в котором прожил какую-то часть своей жизни, остается в памяти не только своими площадями и улицами, памятниками и мостами. Вспоминая о Лиссабоне, я прежде всего вижу лица моих друзей и знакомых, людей, с которыми сталкивала меня судьба и работа: но кого из них выделить особо?

Рассказать ли о просидевшем двадцать три года в фашистских тюрьмах Жозе Магро? Или о проплававшем всю свою жизнь негре Себастьяне из Алфамы, который был судовым поваром и с гордостью рассказывал мне о том, как побывал в Одессе еще до второй мировой войны? О талантливейшем газетчике Марио Каштриме или об искуснейшем реставраторе средневековых музыкальных инструментов Педро Кабрале?

В этом пестром калейдоскопе встреч мелькают весьма необычные, можно даже сказать, экзотические фигуры вроде самого старого лиссабонского водителя такси Жеронимо Соареша, неторопливого, подтянутого, даже элегантного старика.

Не знаю, жив ли он еще. В 1978 году ему было восемьдесят два. Он любил вспоминать, как и все пожилые люди, добрые старые времена, когда такси было роскошью, а не средством передвижения. Когда можно было проехать весь город из конца в конец, не найдя клиента, и когда пятьдесят эскудо — сейчас это стоимость дешевого билета в кино — считалось хорошей выручкой за целую смену. Проработав почти полвека (и без единой аварии!), Жеронимо Соареш лишь в начале 70-х годов смог обзавестись собственной машиной. И жалко стало уходить на пенсию, когда «работаешь, наконец-то на себя, а не на хозяина».

Жил он с ровесницей-женой в типичной для Алфамы двухкомнатной квартирке, где половину спальни занимает кровать, а в так называемом «зале» почти вся полезная площадь достается телевизору. «Тесно? Да, но зато я плачу за эту квартиру всего двести эскудо в месяц! Что такое двести эскудо? Это стоимость бифштекса в ресторане. Почему я плачу так дешево? Потому что квартирка снята тридцать лет назад, а тогда двести эскудо были совсем иными».

Еще один обитатель Алфамы — Арнальдо Феррейра. Фигура почти уже невероятная в современном Лиссабоне. Может быть, потому, что каждый вечер в строгом черном костюме спускается он по узким улицам Алфамы к площади Россио и авениде Либердаде, где дольше всего теплится не слишком бурная ночная жизнь Лиссабона: бары, театры, кафе. Молчаливо бродит он по тротуарам в своей черной шляпе с перчатками в руке, словно персонаж приключенческого романа. Вглядывается в этот зыбкий, освещаемый неоновыми сполохами мир. Останавливается, выпивает чашку кофе и идет дальше, равнодушный к любопытствующим взглядам туристов и к знакам женского внимания.

Этот черный костюм и этот традиционный ночной маршрут породили легенду о трагической смерти жены Арнальдо: траурный черный костюм хранит он якобы много лет и намерен хранить всю жизнь…

Но владелец костюма энергично опровергает эти слухи, когда его пытаются вызвать на откровенность. Арнальдо — художник. Он пишет только Лиссабон. Старинные кварталы, древние монументы, величественные храмы и узкие улочки Алфамы. Он работает весь день, а ночная прогулка перед сном — всего лишь эликсир бодрости, необходимое общение с городом, психологическая и эмоциональная разрядка. «Почему черный костюм?.. Просто люблю так одеваться. Подтянутые, торжественно одетые люди на улицах придают городу нарядный облик. К сожалению, сейчас люди этого не понимают, особенно молодежь…»

Вряд ли может следовать этому совету другой лиссабонец, который тоже достоин занять место в «групповом портрете» жителей города. Его зовут Зеленая Рубаха. Пожилой, коротко остриженный человек с усталыми, но добрыми глазами каждое утро приходит к зданию городского суда с пишущей машинкой. Он устраивается прямо на тротуаре, ставит машинку на подставку, садится на раскладной стульчик… и … желающие могут воспользоваться услугами самой миниатюрной, самой простой и, что самое главное, дешевой адвокатской конторы: Зеленая Рубаха отстучит на машинке без опечаток и ошибок прошение, заявление, жалобу или письмо, заполнит анкету, поможет написать автобиографию. Гонорар — по соглашению. Это может быть и бутерброд, и кружка пива в соседнем баре, и пара яиц, которые смущенно вытащит из корзинки крестьянка, пришедшая в город в наивных поисках правды, которую не может найти у себя в деревне.

Мне кажется, что едва ли не самой типической, почти символизирующей все особенности и противоречия современной лиссабонской жизни стала странная фигура человека, которого я увидел однажды в Алфаме.

Услышав этот яростный крик из окна проезжавшей машины, я поразился. Португальцы вообще, а лиссабонцы в особенности — люди весьма деликатные и уравновешенные. Что-то из ряда вон выходящее должно случиться, чтобы лиссабонец рявкнул нечто подобное. Машина уже укатила, прошелестев шинами по обкатанной до блеска булыжной мостовой улицы Эсколас-Жерайс. Я оглянулся и увидел, что брошенные из окна машины слова адресованы пожилому человеку, сидевшему на табуретке у входа в полутемный бар. В руках у него была, как мне показалось с первого взгляда, ракетка для игры в настольный теннис. Человек этот не был лодырем и ни в коей мере не заслужил оскорбительного окрика. Он выполнял работу нужную и важную: регулировал уличное движение в паутине переулков на пересечении улиц Эсколас-Жерайс и Сан-Висенте. На самом краю Алфамы, близ площади Граса, есть участок, где оказалось невозможным проложить две трамвайные линии, и поэтому маленькие одновагонные трамваи вынуждены несколько сот метров проходить по одной колее в обоих направлениях. Чтобы избежать столкновений, городская трамвайная компания решила поставить у концов этого опасного участка двух служащих с указателями в руках. Указатель простой: размером и формой напоминает ракетку для пинг-понга. Одна сторона ракетки выкрашена в красный цвет, другая — в зеленый. Въезжающий на улицу Эсколас-Жерайс вагоновожатый или водитель машины — для них сигналы регулировщика тоже обязательны — ищет взглядом в привычном месте человека с «ракеткой». Если она обращена к едущему зеленой стороной — можно ехать. Если красной — надо ждать, пока не пройдет уже вступивший с другого конца на одноколейный участок встречный вагон или автомобильный поток. И каждый третий или пятый из водителей, спешащих по своим делам и натыкающихся на красную «ракетку», обязательно крикнет что-нибудь вроде: «Шел бы ты работать, лодырь!» Нетерпеливых шоферов раздражает этот медлительный невозмутимый человек с красно-зеленым указателем. Водители, как правило, не знают, что на эту работу руководство городской трамвайной компании направляет вчерашних вагоновожатых, потерявших здоровье, но еще не дослуживших до пенсии. И сидит, прислонившись к стене дома, на маленькой табуретке или на пустом ящике из-под бананов пятидесятилетний больной человек, сидит под палящим солнцем или проливным дождем и слышим то и дело оскорбительные выкрики.