Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

На подходе к своей старшей сестре — Малой Двине — Сухона наконец смиряет свой нрав. Перед последним плесом волны уже не таранят обрывистый берег заповедного Шиленгского бора, а ласково набегают и, омыв разноцветные камешки на приплеске, спокойно откатываются назад. По склону коренного берега стоят, держась за него полуобнаженными корнями, скрюченные годами сосны. Тут же, цепляясь за выступы, шагают рядом с ними молодые стройные сосенки и, взобравшись наверх, смешиваются с колоннадой стволов соснового бора-черничника.

Великий художник — природа показала здесь все свое мастерство, выплеснув на высокий берег Сухоны зеленое море Шиленгского бора. В нем всегда светло и сухо. Ему не знакомы сумрак и угрюмость. Когда лучи солнца ласкают красновато-золотистые стволы, те кажутся отлитыми из благородного металла. Стройные, согретые солнцем, они гордо держат свои величавые кроны. На фоне могучей колоннады стволов нежным, робким цветком — ветреницей дубравной выглядит тонконогая березка, высматривающая в верхнем ярусе кусочек неба. Мириады сосновых игл смиряют даже сильный ветер. Запутавшись в хвое, он не воет голодным волком, а мерно вздыхает и даже начинает что-то напевать.

С высокого берега заповедного бора взору открывается панорама долины Сухоны. Зеркальная гладь воды с цепочками бон, голубой дымок рыбацких костров, бронзовые от загара ребятишки-рыболовы со своими неизменными спутниками — собаками. Голубые, оранжевые, белые палатки по берегам, словно разноцветные бабочки, присевшие на пригорке. Перелески, желтые квадраты хлебных полей. Сосновые боры — кисличники и черничники — чередуются с березовыми рощами. Увал за увалом уходят к горизонту в лиловой дымке лесные дали, синея глухолесьем. Аромат грибной сырости и хлебный дух полей сливаются воедино.

Не так уж бедна и сегодня рыбьим населением Сухона. Не оскудела и фауна лесов в ее долине. Поголовье лосей умножилось: их ежегодная добыча стала достигать трех тысяч голов. Численность бобров превысила семь с половиной тысяч, они стали сейчас промысловым видом, как и лоси. Аромат свежей ухи из сухонской стерляди известен далеко за пределами области. Не перевелся еще и в самой Сухоне и в ее притоках смелый и вместе с тем осторожный хариус. Нагуливают жирок и судачок, и сиг, не говоря уже о вездесущей зубастой прямой, как полено, щуке, скользком большеротом налиме, тупорылых головлях, лещах-подносах и прочей рыбешке вроде плотвиц и окуньков.

Гурина Ерга… Подлинный рай для любителей природы. Еще на подходе к реке слышен разговор прозрачных струй с замшелыми валунами на бырах-перекатах, напоминающий шум удаляющегося реактивного самолета. Круты повороты Ерги! Такие мысы-петли понаделала, что плотогоны здоровались, когда один плот буквально в нескольких шагах проносился навстречу другому. Но в верхнем течении Ерга мирная. Приглянулись когда-то эти места, богатые красной рыбой, красным зверем, птицей, малоземельному крестьянину Гурию с реки Устьи соседней Архангельской губернии. Распрощался он со своей Устьянской волостью, односельчанами и подался с семьей на Ергу искать свою долю. И по сие время урочища на Ерге со следами хутора Гурия старожилы бывшей Нестиферовской волости называют Гуриной Ергой, чаще — просто Гурей.

Бегут и бегут через быры-перекаты Гури, разговаривая о чем-то своем, кристально чистые струи. Серебром сверкают среди валунов в неверном лунном свете, колеблют густые метелки хвощей на застругах. Своя жизнь близ лесной текучей водицы. В ту пору, когда по зеленому ковру берегов разбросают свои голубые цветки незабудки, стонет Гуря гулом мошкары, комариным звоном… Чертит виражи в воздухе пучеглазая стрекоза-коромысло, гоняясь за мошками. Стремительно взмывает в небо и вдруг повисает в воздухе, трепеща целлофаном крыльев. Такова уж охотничья «стойка» насекомого. Словив мушку и отяжелев, опустилась стрекоза на низко склонившуюся над речкой былинку.

Плесь! И нет коромысла. Сбил ее стоявший в струях хариус.

Плесь! И нет черноспинника, угодил в зубастую пасть.

Жадно двигая жаберными крышками, щука заглатывала добычу, медленно отходя в темную глубину омута. И тут увидела обессилевшую плотвичку. Заглотив хариуса, хищница стремглав ударила в нее. Почувствовав неладное, выпрыгнула на полметра из воды. Раскрыв пасть, силилась выбросить живца. Но цепки, остро заточены крючки тройника, надежно удерживают хищницу на жерлице.

Жадности щук не устаешь удивляться. Мало того, что они поедают своих сородичей, птиц, лягушек, схватывают и стараются заглотить рыб, почти равных им по весу. Набив добычей желудок, щука не упустит случая взять еще рыбешку, заглотить которую уже не в силах. Вот и гуляет зубастая по водоему с двумя хвостами.

В пору перволетья, когда над Сухоной сходятся вечерние и утренние зори и прибрежные заросли ивняка оглашаются соловьиными трелями, посидеть с удочкой на берегу — одно удовольствие, а тут еще и такой разговор состоится:

— У вас нет ли девятого номера, хотя бы пяток крючков? Выручите!

— Гм… Девятого? А что?

— Да голавли… На Саралевской заструге… Берут на горох такие, что восьмерка ломается!

— Разве?

— Да хоть вяжи другой подсак. Покрупнее…

В эту пору ценится на берегу Сухоны уловистое местечко: как говорится, кто раньше встал, тот и лапти обул! А попробуй опередить иного рыбака, который днюет и ночует на берегу. Затаив дыхание, часами сидит под крутояром. Не любят такие выставлять напоказ свое рыболовное мастерство, богатый улов… Спроси у него, пусть и учтиво, вполголоса:

— Как лещик, поклевывает?

Промолчит или сквозь зубы процедит:

— Поклевывает… Да выплевывает!

Совсем другое дело парни-подростки, особенно сельские. Они всегда готовы поговорить по душам, рассказать о себе. Не уносится временем, жива в памяти одна такая встреча.

Майский день угасал в малиновом обрамлении вечерней зари. Серебристое сияние заката обещало ведреную погоду. Небо над головой было как опрокинутая бездонная чаша. Кое-где на нем робко зажигались первые звезды, когда я вышел из попутной машины и направился к берегу Сухоны.

С пригорка открывается знакомая панорама: сиреневые косоугольники полей, зеленый ковер лугов, за которым большой серой подковой лежит полноводный плес Сухоны — Челзан. Такие места ни один рыбак не обойдет! Сухона, вдоволь погулявшая в половодье, теперь «валилась». Еще не просветлевшая, рыжая вода несла хлопья пены, оставляла у берега разный мусор, сердито всплескивала, встречая на пути крутояр коренного берега.

За выступом приткнулась к приплеску рыбацкая лодка-казанка. В наступающих сумерках ее очертания были неясны. Над рекой поднимался туман. Недалеко от казанки возвышалась на берегу видавшая виды палатка. На приплеске под берегом молча «колдовали» двое. Ниже по течению, у зарослей ивняка, легкий ветерок теребил косматое пламя костра. Из кустов доносился лай встревоженной чем-то овчарки. Под берегом слышались голоса. Похоже было, что костер развели деревенские подростки, тягаться с которыми по рыболовному делу не берись. Они знают не только уловистые места, каждую яму на плесе, карчу… Они всегда поделятся с незнакомым рыбаком насадкой, хлебом, предложат место у костра…