Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

Получив как биолог пропуск в заповедник и дав обязательство соблюдать его строгий режим, радостный и счастливый вступил я в его девственные леса с ожиданием чего-то необычного. Первое, что бросилось в глаза, — это обилие на земле упавших деревьев, гниющих стволов и сучьев, с глухим треском ломающихся под ногами. В лесах, где мы привыкли бродить, такое встретишь не часто, ведь за ними ведется постоянный санитарный надзор. В заповеднике удаление погибших деревьев запрещено, так как это было бы самым настоящим вмешательством в природу. Запрещены здесь не только рубки ухода, но даже сбор грибов и ягод местными жителями. Все здесь сохраняется в первозданном виде. Каждой травинке и каждому червяку, не говоря уже о зверях и птицах, обеспечена спокойная вольная жизнь. Есть, пожалуй, единственное отступление от «правила невмешательства» — ограждение муравейников от кабанов, и то лишь потому, что слишком много развелось этих ретивых «землекопов».

Не терпелось поскорее увидеть бобровые урочища. Когда-то эти животные, как и повсюду, были почти полностью истреблены. В 1948 году, вскоре после организации заповедника, их привезли сюда на вечное поселение. Прижились бобры в своих вновь обретенных владениях, понастроили плотин на речушках, стали расселяться по окрестностям.

Расспросив сотрудников заповедника, где «деяния» бобров особенно значительны, отправился я в деревню Родники на речку Таденку. Возле самой деревни сохранилась большая старая плотина, из-под которой с шумом вырывается вода. Вся территория вокруг обнесена сеткой, но к плотине даже в резиновых сапогах не подступишься — слишком топкая земля.

Я шел вдоль высокого правого берега, все время посматривая вниз и, где можно, спускаясь к воде. Тут-то и насмотрелся на бобровую «работу». Путь то и дело преграждали свежеповаленные осины и березы. Возле них, словно огрызки гигантских заточенных карандашей, торчали конусы пней, под которыми всюду были кучки толстых стружек. Некоторые деревья еще держались за счет тонкой перемычки, соединявшей верхний и нижний конусы погрыза.

Бобры легко валят деревья до 30 сантиметров в диаметре. В одном месте я набрел на большую бобровую «лесосеку»: в пятидесяти метрах от спуска к реке звери совсем недавно повалили все березы и осины, и через них нелегко было пробраться. Образовалась обширная поляна, на которой уцелели одни старые сосны.

Пройдя низом еще несколько сот метров, я очутился среди настоящего «лесного кладбища». По всей широкой долине и по самой речке, причудливо петлявшей в запутанной системе проток и затонов, в великом беспорядке громоздились вороха мертвых сучьев. Прямо в русле покоились остовы, с которых кое-где еще свисала лохмотьями давно отставшая кора. В основном же стволы лежали совершенно голые. Даже в солнечный день было немного жутковато смотреть на огромные, чуть ли не в два обхвата, поверженные ели и сосны, ощетинившиеся частоколом голых сучьев. Дойдешь до конца ствола такого мертвого гиганта (иной способ передвижения тут невозможен), спрыгнешь на соседний замшелый ствол потоньше — и провалишься по колено в трясину, скрытую густыми зарослями трав и кустарников. Ствол-то уже сгнил и не способен выдержать тяжесть человека.

Много деревьев гибнет стоя. Часто они сломаны где-то посередине или на высоте нескольких метров от земли. Многочисленные грибы-трутовики с красноватым верхом охватывают смертоносным полукольцом почти каждый высокий пень.

Позанимавшись часа два акробатикой среди нескончаемого древесного «кладбища» и наконец добравшись до очередной запруды, сообщавшей о себе спокойным разливом реки и шумом каскада, я решил подняться на берег и по параллельной лесной дороге вернуться обратно. Думал, что ушел от деревни очень далеко, а оказалось — всего на полтора километра. После я узнал, что на реке Таденке у бобров восемь или девять таких поселений.

Как ни ценны бобры, не в них слава заповедника. Вместе с немногими другими местами этот уголок природы знаменит тем, что здесь стараются вернуть к жизни популяцию древнего, уникального, самого крупного в Европе и поистине драгоценного зверя — зубра, начисто истребленного в природе. Теперь уже можно твердо сказать, что их спасут.

Но зубров пока мало. На всем земном шаре их не наберется и двух тысяч — того минимального числа, которое служит для вида порогом между жизнью и смертью. А это значит, что люди, в чьих руках сейчас всецело находится судьба зубрового племени, не должны выпускать животных из-под своей опеки. Вот почему этих редкостных животных, разделенных на племенные группы, держат в питомнике — просторных загонах, огороженных стальной сеткой двухметровой высоты. А под загоны для них выбрано лучшее место в смешанной дубраве.

Двадцать минут ходьбы по лесной асфальтированной дороге со щитами, на которых на русском и английском языках обозначено: «Центральный питомник зубров» — и изображен контур этого животного, настраивают на встречу с чудом. Многие тысячи экскурсантов и сотни ученых со всего света проходят этой дорогой ежегодно.

Так и я, миновав крохотный лесной поселок — всего из нескольких домиков, в которых живут сотрудники, очутился у заветных ворот. Седьмой час вечера. Возле маленькой проходной меня уже ждет молодой зоотехник А. В. Куличенко, предупрежденный о моем приходе «главным» и старейшим зуброводом М. А. Заблоцким. Вытираю подошвы о пропитанные дезинфицирующим составом опилки и ступаю на прямую полуторакилометровую дорожку, идущую между сетками загонов.

Признаться, я сомневался, увижу ли обитателей питомника, ведь известно, что зубры предпочитают держаться скрытно, подальше от людей. Мне казалось, что лишь зимой, когда в лесу мало корма, они идут на зов рожка к кормушкам, что вставлены под сетку загонов. Велика же была моя радость, когда я увидел сначала несколько бизонов, а потом и большую часть зубрового поголовья. Животные уже стояли невдалеке от кормушек в ожидании ужина. Рядом лежали начисто обглоданные ветви ивы — их излюбленное лакомство. Вскоре в корыта засыпали комбикорм, смешанный с мелко измельченной свеклой, и зубры с аппетитом принялись за еду.

Внушительна и свирепа внешность зубра. Массивное, мощное телосложение, могучая взгорбленная спина, огромная голова с толстыми дугами заостренных рогов, густой гривой и длинной бородой, грубая косматая шерсть не могут не вызвать почтительное отношение к их обладателю. Крупные быки достигают в холке двух метров высоты, трех с половиной метров длины и весят более тонны! Им ничего не стоит одолеть медведя, перемахнуть через высокий лесной завал, а бегают они со скоростью до 70 километров в час. Но свои физические возможности против людей зубры никогда не используют. Почуяв или увидев человека, они стремительно убегают в чащу. Даже зубриха, не успевшая почему-либо скрыться со своим малышом, движимая материнским инстинктом, ограничивается только «демонстрацией нападения». Застигнутая врасплох, она с самым решительным видом бросается на человека, но, не добежав до него нескольких метров, резко тормозит передними копытами и, круто повернув, мчится обратно к теленку. При этом нередко возникает комичная ситуация: зубриха убегает в одну сторону, а неискушенный, насмерть перепуганный человек — в другую. Здесь же, в питомнике, зубры настолько привыкли к людям, которые за ними ухаживают, что позволяют им себя гладить.