Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

Поехали охотники из родного аула за тридевять земель. Сутки добирались до Чарджоу, трясясь на жестких полках почтового поезда; ожидали, пока подготовят в рейс небольшой пароходишко «Обручев». Наконец поднялись на палубу. Пароход оказался грузовым судном — нет в нем кают, кроме капитанской и матросского кубрика. Сложили охотники ружья в кубрик, а сами разместились на палубе: благо лето — на свежем воздухе плыть куда лучше, чем в темном кубрике. Капитан парохода сразу же проникая уважением к Аширу. Начал рассказывать о коварстве реки Амударьи, о зарослях — дженгелях, в которых водится всякое зверье вплоть до тигров. Рассказывая, жалел:

— Повыбили, пораспугивали зверье на Аму-реке в эти годы, пока идет война. Раньше тут, как в сказке, было. Помнится, ведешь свой кораблик вдоль берега, а над тобой то утки, то серые гуси летят. А однажды прибило нас к самому бережку — сели на мель, сняться никак не можем. Ни одного пароходика поблизости не видно, кто бы помог стронуть мой кораблик с места. Что делать? Выгрузились на берег, постель вынесли. Ночь пришла — костер разожгли. Сидим разговариваем о том о сем, а больше гадаем, сколько дней нам придется на мели просидеть, пока река русло изменит и сама с мели нас сбросит. И тут встал один из наших матросов, отправился в дженгели по своему делу. Вдруг слышим душераздирающий крик и звериный рев. Мы за ружья схватились, открыли стрельбу. Отогнали зверя. Оказывается, тигр подходил к нам близко. Чуть было не напал на матроса, который отошел от костра. Но, слава аллаху, испугал только, не накинулся… Да, брат, места тут глухие были, — сожалея, продолжал капитан. — Тигры, как кошки, рыскали по дженгелям — охотились на кабанов, на благородных бухарских оленей. Сейчас-то олени все ушли к Аралу, на свой олений островок — там им спокойнее. А тигры поднялись в верховья реки, на Вахше в тигровой балке только и водятся.

Пока плыли вниз по течению, ни разу не причаливали к берегу. Шли ровно, держась фарватера, который все время петлял, уводя пароход то к левому, то к правому берегу. У поселка Тахиаташ наблюдали сказочную картину. Стадо оленей, преследуемое то ли охотниками, то ли волками, выскочило к берегу и бросилось в мутные коричневые волны. Ашир по привычке схватился за свое нарезное ружье, и джигиты бросились к ружьям, но капитан недовольно скомандовал:

— Отставить! — И сказал чуть мягче, наставительно: — Охотник не волк и не пособник волкам — это запомнить надо на всю жизнь. Да и сердце у охотника не должно ожесточаться до волчьего — всегда оставаться человечьим.

— Вы правы, товарищ капитан, — согласился Ашир, опуская ружье. — И если говорить по правде, то мы охотимся не ради спортивного интереса, а ради того, чтобы людей мясом накормить, не дать им пропасть с голоду.

В Нукусе бригада Ашира высадилась, попрощалась с капитаном. С пристани охотники отправились в потребсоюз. Еще день просидели и переночевали на мешках под навесом, а потом на полуторке выехали в дженгели охотиться на фазанов.

Очень ясно, словно это было вчера или неделю назад, Ашир-ага вспомнил берег Амударьи, заросший дженгелями, легкий рассвет над рекой и холодок от тяжелой коричневой амударьинской воды. Когда переправлялись в лодках на остров, было тихо, только вода под веслами всплескивала, а потом вдруг дженгели огласились птичьими голосами. Как самозабвенно, как радостно пели дикие птицы, встречая наступление утра! Сколько надежд возлагали они на синий рассвет и на желтое теплое солнце!

Ашир вспомнил золотистого петуха, который вылетел прямо на ружье и был тут же подстрелен. Фазан плюхнулся у берега на зеленый камыш и распластал крылья. Ашир взял его в руки, ощутил еще не ушедшее из птицы тепло. Увидел, как помутнел зрачок фазаньего глаза… Почувствовал себя Ашир убийцей, и неосознанная тоска сдавила сердце охотника. «О аллах, что же я делаю?» — подумал он растерянно. А когда к вечеру охотничьи бригады съехались на заготовительный пункт, Ашир содрогнулся: фазанов выбрасывали из лодок связками, как сушеную воблу, и грузили в грузовики.

Автомашины отправились с реки через Каракумы, в сторону Копетдага. Ашир ехал в последней с шофером и все время думал: «Ожесточился, озверел мир… Люди убивают людей, убивают животных, птиц… Что делается на свете?!» Полгода назад, на фронте, когда Ашир срезал «фрицев» из снайперской винтовки, он не испытывал никакой жалости. Знал, что убивает врага, посягнувшего на Советскую страну, и совесть его была чиста. А сейчас он плакал душой и, наверное, заплакал бы всерьез, если б не сознавал, что он — мужчина, слезы ему не к лицу и если хорошенько подумать, то без фазанов не обойтись: тысячи раненых бойцов, тысячи детей нуждаются в дефицитном мясе, а в курином особенно…

Эту нужду он ощутил во сто крат сильнее, когда на полдороге между Амударьей и Ашхабадом с машиной, в которой он ехал, случилась авария — отказал мотор. Пять грузовиков умчались вперед, а Ашир с шофером копались в моторе.

Они провозились больше двух часов и, поняв, что ничего у них не получится, пришли в отчаяние. Что делать? Фазаны, а их целая гора — продукт скоропортящийся. Если к ночи не доберешься до Ашхабада и не сдашь птиц в городской холодильник — испортятся. На дворе хоть и октябрь, но солнце все еще жарит по-летнему. Забегал тогда Ашир, засуетился, а шофер сел возле колеса, обхватил голову руками и застонал, завыл: «Под суд теперь начальник отдаст… Я во всем виноват, не проверил мотор перед дорогой…»

Ашир взобрался на бархан: может быть, где-то поблизости верблюды пасутся? Можно верблюдов запрячь в машину, потянут… Но нет ни одной живой души вокруг.

К вечеру заметили пыль на горизонте. И вот грузовик с запчастями для тракторов из Ашхабада едет. Остановили. Ашир кинулся к шоферу: «Братец, выручай, в беду попали!» Тот выслушал, ответил: «Да вы что, с ума сошли? Я везу в колхоз запчасти!» И сел за руль. Тогда Ашир направил на него ружье: «Пристрелю, если не отвезешь фазанов в Ашхабад!»

Словом, заставил силой… Потом этот случай разбирали в райисполкоме. Все трое получили по выговору. Один — за то, что машину не осмотрел перед выездом, другой — за отказ помочь, а Ашир — за применение физической силы… Но этот случай, как говорится, цветочки… Было и похуже, о чем вспомнить горько…

Вернувшись с Амударьи, Ашир отдыхал несколько дней и радовался семейному благополучию. В доме, кроме муки да трех петухов, которых, как только Ашир бросил на пол, жена подхватила и принялась общипывать, ничего не было. Но нажарила жена курятины, накормила семью, и счастливы все. А что касается сына, Байлы, тому и фазаны не нужны — все время занят своим джейранчиком. За год вырос детеныш, в молодого джейрана превратился. Рожки у него появились. Но по-прежнему ручной, от Байлы ни на шаг не отходит. Отправляется Байлы в школу — он за ним. Возвращается из школы — джейран его встречает. Сердце у Байлы заходилось от счастья, когда он клал руку на шею своему любимцу и начинал ласкать его. Песни ему напевал малыш и книжки читал вслух, как самому близкому другу…