Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

— Замечательно, прекрасно! — то и дело повторял Сёма. Когда птица, видимо, достигла своего потолка, она начала стремительно падать.

— Хорошо, то, что надо! — улыбался Сёма, поднимая камеру и прогибаясь.

По мере падения беркута его широкая улыбка становилась все напряженней, застывая гримасой. Птица почему-то пикировала прямо на нашего оператора. А он все прогибался и прогибался, и, когда уже почти сделал «мостик», беркут с отчаянным клекотом прошелестел крыльями над самой его головой и, чуть не задев клювом, снова взмыл.

— Ого! — снова весело заулыбался Сёма, поднимаясь во весь немалый рост. — Отличные кадры получились. Шедевр! «Гран при»!

Но радость, как потом выяснилось, была преждевременной. Птица, не набрав должной высоты, снова ринулась на Сёму. Он не успел увернуться, и беркуту удалось задеть клювом плечо оператора, да так сильно, что на рубашке показалась кровь. Пришлось отложить камеру в сторону. Теперь уже Рахматулла, Олег и я сумками, куртками, поясными ремнями, кто чем мог, стали защищать нашего многострадального Сёму от беспрерывных атак сильной и хищной птицы. Сам Семен, надо отдать ему должное, хоть и прикрывал лицо камерой, успел накрыть объектив колпачком, оберегая дорогую оптику.

В чем же оператор провинился перед хищником? Может, тут виновата кинокамера? Мы гадали так и сяк. Между тем беркут не унимался, предпринимая атаку за атакой.

К этому времени подоспел Мерген-бобо на своем ослике, который на сей раз мчался неуклюжим, но довольно скорым аллюром. Несмотря на преклонный возраст, охотник молодцевато спрыгнул с седла и, мигом оценив ситуацию, немедля гортанными криками и кусочками свежего мяса, оказавшегося пригнем, заставил непослушного беркута опуститься на кожаную рукавицу. Возбужденная птица жадно проглотила угощение, и тут же ее голова была накрыта колпачком.

— И почему проклятый хищник набросился на меня? — разводил недоуменно руками Семен. — Чем это я ему не приглянулся? Кинозвезд снимал, уж на что капризны, но чтоб вот так…

Мы не выдержали и расхохотались, разряжая напряжение. Старик нашего профессионального юмора не оценил. Теребя в раздумье свою бороденку, он с ног до головы внимательно оглядел незадачливого оператора.

Потом довольно кивнул:

— А ну, снимай свою тюбетейку!

— Какую тюбетейку?.. — растерялся Семен.

— Снимай, снимай, — настойчиво повторил Мерген-бобо и указал на шикарны; «киношный» берет, потом весело и заразительно рассмеялся. Гак смеются только в чайхане во время веселой и шумной аскии — на празднике острословов.

— Ничего не понимаю, — развел руками Сёма, сам, между прочим, любитель всяких неожиданных шуток.

— Сейчас все расскажу по порядку, — насмеявшись всласть, до слезинок в зорких узких глазах, сказал Мерген-бобо. Оставив беркута на луке седла и еще раз для успокоения огладив ему встопорщенные перья, присел на мягкую траву под тополем. Мы подсели к беркутчи. Старик степенно начал неторопливый рассказ:

— В прошлом году это случилось. Осенью. Охотился я в здешних местах. Лис много было. Поднял я своего Тигтымшука. Кличка у него такая, по-русски Остроклювый. И тут откуда-то выстрел раздался. Думал, кекликов стреляют. А это, оказывается, стреляли в моего беркута. Хорошо, что в крыло попали. Опустился Тигтымшук ко мне еле до земли дотянул. А тут навстречу горе-охотник. «Я, — говорит, — убил беркута!» И трясет от радости двустволкой. «Я тебе дам, — говорю, — собачий сын, стрелять в прирученную охотничью птицу! А если бы даже дикая была? Что она тебе плохого сделала? И ружьем без толку не тряси!» «Прости, — говори! — ата, не знал я, честное слово! Не со зла выстрелил, только из спортивного интереса». А беркут смотрит на нею, сверлит глазами-бусинами, порывается сорваться. И сорвался бы. Заклевал бы своего обидчика, да хорошо, я удержал его, закрыв колпачком глаза… Полгода почти заживало крыло. Второй раз вот сегодня вышел с ним на охоту… Ах да, забыл сказать: тот стрелок в такой же шапке был. Вот с того памятного дня не любит беркут ничего синего. Платок синий весь изорвал у моей старухи, скатерть превратил в лохмотья… Вот как ожесточил птицу глупый человек!.. И я тоже хорош, старый, видно, стал, забыл предупредить…

Рассказчик сокрушенно покрутил головой, вздохнул и смолк. Мы все как-то виновато улыбнулись друг другу.

— Эх, была не была! — первым решительно поднялся с места Сёма и далеко отшвырнул свой злополучный берет. — Делаем дубль.

Мерген-бобо опять отъехал к зарослям тростника. Беркут плавно закружил над полем. Пролетая над Сёмой, на сей раз не пошел на таран, чем вызвал улыбку на лице оператора. Но… улыбка тут же пропала, ибо беркут резко опустился правее, на бреющем полете подхватив берет, взмыл за вершины деревьев, в сторону гор.

— Вот тебе и на! — Сёма с тяжелой камерой в руках в отчаянии опустился на траву. — Откуда такая напасть?

Конечно, ему стало жаль подарка известного французского актера. Сувенир! Даже талисман: Сёма всерьез уверовал, что берет помогает ему в творческих поисках. И надо же так глупо расстаться с ним! Сёма уже явно стал разочаровываться в сегодняшнем дне, столь удачно начавшемся.

Мы же не знали, как себя вести: то ли смеяться, то ли плакать из сочувствия коллеге.

Но тут на пропыленном ослике подскакал Мерген-бобо.

— Почему сидите, работать надо! — закричал он. — Сейчас беркут здесь будет. Обязательно! Лису принесет!

Этот молодецкий голос вывел нас из оцепенения. Сёма, забыв обо всех огорчениях, вскочил, наладил камеру. Олег дал несколько необходимых наставлений.

И тут из-за деревьев действительно появилась птица. Она низко летела над землей. В ее цепких когтях трепыхался какой-то зверь.

— Есть лиса, есть! Я говорил! — по-детски радовался Мерген-бобо и, звонко ударив по крупу ослика пятерней, засеменил навстречу своему Тигтымшуку.

Сёма, то припадая на колено, то снова вскакивая, побежал за ним со своей стрекочущей камерой.

— Честное слово, уникальные кадры! — доказывал нам Сёма, когда мы вечером, усталые, возвращались на «газике» в город. — Олег, это «Гран при»!

Слова его оказались пророческими: фильм получил на международном конкурсе одну из премий.

На вопрос коллег: «Как это тебе удалось заснять?» — Сёма важно, но весьма туманно отвечал: «Талисман помог!»

Вообще Сёма любит пошутить. Но в этих словах, как нам казалось, была доля правды — той правды, что необходима подлинному искусству.

Очерк

Фото подобраны автором

Худ. Ю. Гусев