Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Трудно перечислить все изобилие золотых изделий этого захоронения, включающих золотые сосуды, в том числе с греческими надписями, золотые ручные и ножные браслеты, золотые нашивки с изображениями греческих богов. Но об одной находке стоит упомянуть.

Как оказалось, к обуви покойного были аккуратно пришиты золотые подошвы в натуральную величину, что не только липший раз подчеркивает царственное величие умершего, но и указывает на характер заупокойных ритуалов. Кажется, впервые в археологической практике обнаружены подобные детали, показывающие, что потусторонний мир рисовался продолжением реального, куда особы царственного рода должны вступить в золотой обуви. И недаром в изголовье гроба были поставлены в ряд три керамических кувшина, из которых вино разливалось в двуручный сосуд, а затем в кубок. Как видно, государи не были уверены в оказании им царских почестей на том свете и предпочитали о вине позаботиться заранее.

Но не только богатством погребальных украшений отличается это захоронение. В нем впервые были найдены монеты — документальные свидетельства времени захоронения. Одна из них, серебряная, отчеканена в соседней Парфии, когда там в 123 —88 годах до н. э. правил царь Митридат. Вторая, золотая, выпущена на территории современной Франции при римском императоре Тиберии, правившем между 16–21 годами н. э. Таким образом, умерший был погребен на Тилля-тепе скорее всего на рубеже нашей эры. То было смутное время, когда в Бактрию хлынула с севера масса кочевников, сжигая и разрушая все на своем пути. В конце концов они осели на завоеванных землях, заложив основы нового, еще неизвестного нам царства. Не посчастливилось ли нам обнаружить могилы именно этих первых царей, вчерашних кочевников, ставших оседлыми горожанами? В таком случае это первое открытие подобного рода не только в Бактрии, но и на всем Древнем Востоке.

При необыкновенной заманчивости такого предположения нужны были конкретные доказательства этого. И они пришли при обнаружении четвертого захоронения. Раскопки показали, что гробницу соорудили в руинах к тому времени заброшенного монументального храма, частично разрушив одну из стен. На глубину около двух метров была прорублена прямоугольная шахта, в которую опустили деревянный гроб. Ответ на наш вопрос мы нашли в самом начале раскопок, углубившись на 30–40 сантиметров в землю. Здесь, на краю могильной ямы, мы обнаружили целый конский череп и кости передних лошадиных ног. Некогда завернутые в кожу, они представляют собой типичную деталь кочевнического погребального обряда.

У изголовья гроба находилось железное походное кресло, обтянутое кожей, лук и колчан со стрелами. Сам гроб родственники закутали кожаным расшитым узорчатым орнаментом покрывалом с золотыми дисками.

Казалось, уже трудно превзойти изобилие царской роскоши предыдущего погребения. Но четвертое захоронение как по количеству, так и особенно ло художественной ценности изделий затмило все, что нам ранее было известно. Почти двухметровый гигант был облачен в богатые одеяния, сплошь затканные золотом. Голова его покоилась в великолепном золотом сосуде, на бортике которого сохранилась греческая надпись. Шею охватывала витая золотая цепь с камеей, изображавшей человека в низко надвинутой на лоб каске. Высокомерное лицо с прямым носом, широко раскрытыми глазами и капризно изогнутыми губами удивительно напоминало портретные изображения греко-бактрийских царей на древних монетах. Не исключено, что эта камея изготовлена греко-бактрийскими резчиками и лишь позднее ее использовали для нагрудного украшения.

Умершего опоясали кожаной портупеей, на ее полукруглых золотых бляшках рельефно выступали изображения то спокойно отдыхающего грифа, то диких зверей, свернувшихся клубком и злобно кусающих свою собственную лапу или хвост.

К портупее был пристегнут кинжал в золотых ножнах, украшенных замечательным сюжетным орнаментом. В длинную цепочку вытянулись крылатые грифоны, зубастые драконы, хищники кошачьей породы, каждый из которых вонзил свои клыки в круп впереди идущего зверя. Эта же устрашающая сцена переходит на ручку кинжала и заканчивается на округлом навершии, где изображен медведь, сосущий виноградную лозу. В этом сказался неиссякаемый народный юмор бактрийцев, сумевших завершить мрачную, даже трагедийную сцену взаимно терзающих друг друга существ образом миролюбивого медвежонка, добродушно взирающего на свет и как бы утверждающего оптимизм всего бытия.

У левого бедра умершего находился длинный обоюдоострый меч — свидетель былых побед воина-правителя. Богато расшитое золотыми бляшками одеяние помимо погребальной рубахи включало длинные кочевнические штаны, заправленные в короткие сапожки, крепившиеся двумя круглыми золотыми обувными пряжками. На них изображена колесница с прямоугольным кузовком, над которым на двух высоких бамбуковых шестах колышется балдахин. На колеснице восседает человек с неестественно запрокинутой головой.

Талия государя-воина была перетянута золотым плетеным поясом, украшенным девятью золотыми круглыми бляшками, отлитыми в высоком рельефе. На каждой пряжке изображен один и тот же сюжет — женщина, сидящая на льве. Лев показан в профиль с повернутой назад мордой; на спину наброшена попона, стянутая ремнем. Женщина одной рукой властно, по-хозяйски опирается на голову зверя, второй она держит двуручный сосуд. Хотя эта композиция повторяется на всех бляхах, каждая имеет свои особенности. Например, одна женщина, близко поднеся сосуд к груди, как бы сцеживает в него молоко. Тем не менее налицо одна общая идея сюжетных композиций: перед нами хозяйка животного мира, сумевшая покорить царя всех зверей — льва. Скорее всего это изображение древнеиранской богини Кибелы, владычицы животных, но претерпевшей стилистические изменения в угоду эллинским вкусам.

Вообще же здесь обнаружен строго ограниченный, но весьма показательный набор погребальных приношений, от портупеи до личного оружия. Ничего лишнего, только боевое оружие и облачение, а в качестве символа власти — цепь с камеей. Правда, возле головы умершего находилась золотая модель деревца и статуэтка тура, которые можно было бы принять за элементы украшения, однако известны царские диадемы подобных предметов. Видимо, недаром в погребении находилась уникальная золотая монета с индийской надписью — свидетельство успешных походов вплоть до Индостана.