Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

— Вот так. Мы идем с осадкой примерно полтора метра. Чуть больше, при скорости, — и уже достаем дно. Ограничитель…

Что же сделалось с тобой, Сухона?

На обоих берегах от истока до далекого града Великого Устюга всегда стоял лес. И был он твоим другом и хранителем, этот густой и бесконечный лес. Все притоки процеживались сквозь лесную чащу и пополняли русло главной реки чистой, свежей водой. Все родники и болота в лесу питали Сухону. Была она глубокой, полноводной даже в жаркие годы, всегда богатая рыбой и бобрами в укромных притоках.

На ее берегах и поблизости охотно селились люди, ставили погосты, из которых пошли города, известные в истории: Прилука, Вологда, Шуйское, Тотьма, Нюксеница, Великий Устюг. К озерному поречью тяготел и древний Кириллов, и Харовск, и молодой Сокол. Рекой жили и рекой пользовались, почитали, дивились красотой и сами украшали.

Когда стали рубить лес по берегам, опять же не обошлось без реки: сплавляли бревна и вверх, и вниз по реке. Сухона исправно таскала всевозрастающую тяжесть древесины. Чем больше бревен скатывали в воду, тем, конечно, пустыннее становились берега и чаще проглядывало сквозь обмелевшие притоки тинистое или каменистое дно.

Потом у Сокола выросли заводы. Бесконечные плоты и баржи с лесом потянулись сюда с апреля по октябрь. Лес заполонил реку, люди временами теряли контроль над этим движущимся лесом. И лишь недавно начали понимать, что так продолжаться не может. Сплавные конторы взялись очищать русло реки, ежегодно подымают топляк, строже следят за плотами. Работы тут хватает. И на долгие годы…

Над мокрыми лугами поднялось оранжевое теплое солнце. Заблестела каждая капля росы на травах. Река задышала, легкий парок поднялся над ней. Обсыхают тысячи и тысячи бревен на лесных биржах. Все быстрее движутся, скрежещат жадные лесотаски, с акробатической ловкостью перебегают по плотам рабочие: они баграми направляют бревна к транспортеру. Река дает заводам пищу…

Строения реже, все больше открытых берегов, полускошенные луга со стожками сена, и, наконец, Сокол позади.

Чувства, рожденные видом реки в черте города, не дают покоя. Что-то не так… Река, это драгоценное создание природы, воспринимается сокольцами, похоже, только как путь, по которому движется сырье для заводов.

Через час догоняем «Тарногу». Движется она тихо, с полными баржами на буксире. Кряжев берет микрофон:

— Правым, правым бортом иду… — Молчание. Потом голос уставшего человека:

— Понял, «Чагода», проходите. Впереди плоты.

— Спасибо. Тоже вижу.

Затем голос другого тембра, молодой:

— «Чагода», «Чагода», а вам не стыдно? Одних обошли, теперь ко мне подбираетесь?

Юрий Сергеевич подбрасывает в руке микрофон.

— Такова жизнь, коллега. Графики, планы и все такое. Понимать надо. Мелиораторы Нечерноземья ждут наши грузы.

Молчание. Вздох в динамике. Потом скромное: «Ну, давай, по-тихому, слева. Я ведь тоже для них известь везу…»

Кряжев — само внимание. Сухона хоть и широка, но вода ее, озаренная солнцем, играет, слепит глаза.

— Перекаты, — говорит он. — Это Тетеревинский. Тут еще есть Рассохинский, дальше Рязанские и Шитробовские мелкие места. Опасно.

Снова радио, басовито, начальственно:

— Кто там снизу, до шлюза? Торопитесь, пока свободно.

— «Чагода» на подходе. Минут двадцать. — Кряжев отвечает быстро, посматривает на часы. Шлюз «Знаменитый» открыт, можно зайти с ходу.

Утро тем временем разгулялось. От тумана и следа нет. Плывут по небу, четко отражаясь в реке, белые облака. Их много — легких, кучевых, летних. Зелено по берегам, свежо, красиво. Вон и стадо бредет, коров как раз не хватало для полноты картины! На берегу за мысом высится чужеродный холм зеленовато-серой доломитовой муки. Для известкования пашни. Пришел грузовой теплоход со своим плавучим краном, выгрузил эту муку — и будь здоров!

Капитан подавляет зевоту. Устал. Он у пульта всю ночь, прошел опасные места. Мы так и простояли рядом. Для меня все внове, любопытно. Для Кряжева — обычная работа.

В рубку подымается свежий, выспавшийся помощник капитана Александр Андреевич Жулитов, здоровается, закуривает.

— Сменяемся? — спрашивает он. — Как ночь, не очень трудная?

Кряжев уступает ему место, с удовольствием потягивается. Сейчас спустится в каюту и мгновенно уснет…

Стуча башмаками по железному трапу, забегает матрос Володя Маков. Волосы мокрые, глаза и зубы блестят.

— Вахту сдал, — четко по уставу говорит ночной дежурный Костя Микульчик.

— Вахту принял, — в тон ему произносит Володя и смотрит на капитана, какие будут указания.

— Проверь якорную лебедку. Палубу окатить. После обеда, если погода не испортится, всем красить корму.

По радио врывается звонкий женский голос:

— Где там «Чагода»? Подходите быстренько, по-молодому.

Жулитов весело оглядывается. Повезло! Он берет микрофон:

— «Чагода» за мысом, сейчас выходим на прямую.

— Давайте, давайте, а то сверху два судна трясутся от нетерпения…

Выходим из-за мыса, покрытого ольхой. Поселок, высокие березы и ветлы, шлюз в их тени, левее плотина. «Знаменитый» открылся.

Черная ленточка плотины низко над рекой прочерчена по лесистому зеленому заднику. Щиты открыты, из озера широко хлещет белая вода и, выталкивая крупные хлопья пены, валом валит налево, в песчаное русло Сухоны.

Шлюз низкий, бревенчатая камера вложена в откосы канавы. Они замощены камнем, проросли травой. Толстые створки ворот с красной полосой поверху разведены. Сбоку пристроилась опрятная деревня Шера в окружении старых и толстых берез. За плотиной и камерой видна широченная полоса воды, а по берегам зелень всех оттенков: темноокрашенный ельник, светлые березы, солнечный, салатного цвета луг. Большой деревянный дом на острове — база отдыха речников — тоже выкрашен в зеленый цвет.

Это уже Кубенское озеро. Голубое с зеленым, оно так сияет на солнце, что без прищура не посмотришь — сплошной блеск.

Жулитов мастерски проводит теплоход через боковое течение и с абсолютной точностью — как патрон в ружейный ствол — загоняет «Чагоду» в шлюз, не коснувшись бортами его бревенчатых стен. До них остается сантиметров сорок воды, не более.

Между тем две быстрые судопропускные — Лия Александровна Папуница и ее напарница — ловко переводят железные рукоятки затворов; одна из них забегает в будку, включает там рубильник, и ворота поехали, закрылись. Зашумела донная вода, теперь уже озерная. Судно качнулось, палуба поехала вверх. До уровня озера чуть больше человеческого роста.