Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Все тут выглядит просто, по-домашнему: и сам шлюз, уже наполненный до краев, — стоишь на последнем венце, и можно тронуть воду ногой, — и эти говорливые женщины, и открытые окна диспетчерской с геранями, с кошкой у порога, и музыка из деревянных пятистенок, и пустой ящик, вброшенный нам на палубу, чтобы на следующем шлюзе его наполнили свежим хлебом и попутным судном привезли снова сюда… Все это создает атмосферу легкости отношений, деревенской простоты.

Минут через двадцать «Чагода» вздрогнула и заскользила из шлюза в озеро. Теперь мы не на Сухоне, а в ее бассейне, на ее продолжении, на связке с Волго-Балтийским путем.

На Кубенском озере, как и на Воже, севернее его, обнаружены самые древние — трехтысячелетней давности — поселения человека в этих широтах. На западных приподнятых берегах прослежена цепочка стоянок оседлых людей того времени. И нынче тут деревни, одна за другой. Все избы на взгорке, окнами на озеро, откуда падает к воде травянистый наволок. За порядком домов заметны подолы — древние пашни, давным-давно обжитые и ухоженные новгородцами, пришедшими сюда за вольностью, «не прияхъ не имения ото князя, ни отъ епископа, и паша, себе покоя не дахъ». Лен и рожь с ячменем, репа и редька в огородах, овсы и луга кормили земледельца. Держали коров, навоз из подворья вывозили на близкое поле; в озере не переводилась рыба, в лесу тоже кое-чего добывали, вот и жили-поживали, добра не наживали, но и на чужих хозяев хребта не ломали. Сами с усами…

Сегодця здесь самый продуктивный район сельскохозяйственной Вологодчины. Правда, не очень людный: много народа уехало за послевоенные годы. Еще более могла обезлюдеть деревня, не проходи рядом оживленный Северо-Двинский водный путь, приобщивший эти места к новым работам в Нечерноземье. Корабли, баржи, пассажирские скороходы идут мимо. И сюда везут грузы — стройся, удобряй землю, получай городские изделия и блага. Отсюда тоже многое можно вывезти: зерно, картофель, льняную соломку. Все лето ходит катер, забирая с ближних ферм молоко.

Снова луга и луга. В озерной пойме изобилие травы. Видны такие же долины рек Кубены, Уфтюги, мелких притоков. Из озера путь по воде идет к Устью, Харовску, ковсем живущим в стороне. И куда ни глянь — зелень! Сколько коров, бычков можно кормить и выхаживать по этим озерным берегам! Такая сытная вольница окрест!..

Стоит пора горячего сенокоса. Погода — что надо. Но людей на покосе мало. Там, здесь колхозные бригады, шефы из городов. Кое-где стожки, чаще на самом береговом урезе, откуда легче взять.

Трудно сказать, сколько сена и травы может дать огромная Шекснинско-Сухонская пойма, где насчитывают сто шестьдесят тысяч гектаров пастбищ и сенокосов. С этой-то площади даже при низком урожае можно собрать не меньше двухсот тысяч тонн сена и прокормить сто тысяч коров. Но это, как говорится, на первый взгляд. Более половины пойменной площади по каналам и по Сухоне, Вологде, Леже, Шексне либо поросло кустами, либо малопригодно по причине заболоченности.

Мелиораторы, много сделавшие для пашни, пока только присматриваются к лугам, хотя ценность осушенного и чистого луга никак не меньше ценности пашни.

Жулитов сидит за пультом на высоком стуле, спокойно ведет судно. На озере просторно и светло, бакены покачиваются на мелкой волне — смотри, любуйся по сторонам.

Проходим Устье. Оно справа, чуть видно с озера.

— Часто убываете там? — спрашиваю помощника.

Он вскидывает узкое смышленое лицо.

— Без речников там жить не можно. Все завозим. Муку, удобрения, контейнеры с товарами, бетон и кирпич для строек, даже тракторы. Не ахти какой причал, но управляемся, путь проторенный. Как и в Уфтюгу, а по ней на Бережное, там до железной дороги ой-ой-ой! А проезжие дороги — сами знаете… Только река и озеро выручают глубинку. Сейчас грузов для строек идет все больше.

Александр Андреевич — речник опытный, и судоводитель, и механик. Учился в Котласе, поработал на Иртыше, но вернулся все-таки в родные места, и вот уже десять лет на Вологодчине. Тут, как говорится, и душа на месте.

Буксир «Перепел», куцый и пестрый, действительно похожий на птицу, протащил шаланду, полную слякотного грунта от земснаряда, углубляющего фарватер выше по озеру. Похоже, ищет место, где бы свалить на глубину свой груз да скорее назад. На корме сушится, полощется от ветра белье. Наверное, семейный экипаж, с хозяйкой.

Озеро постепенно сужается; с одной стороны болотистый ельник, с другой — осоковая топь. Камыш выше человеческого роста. На чистых от травы лагунах рыбацкие лодки и сами рыбаки застывшими изваяниями.

— Шестой, шестой, я «Чагода», добрый день, подходим снизу.

— Хорошо, слышу вас, слышу. — Женский голос скор и нетерпелив. — Передаю диспетчеру.

— «Чагода», шестой понял. Нажимайте к шлюзу, — окает диспетчер. — У меня водолазы одеты, минут на пятнадцать задержу их. Пока перекурят, я пропущу вас, а что стоять и стоять. Ремонт ворот затеяли.

Жулитов прибавляет ход. Осоки сердито зашуршали, на них накатилась большая волна, гнет, с головой покрывает зелень. Рыбаки поспешно разворачивают лодки носом к волне.

Входим в устье реки Порозовицы. Такое славное название, делающее честь безымянному автору! В этот солнечный день откосы берегов сияют цветами, как вешняя заря. Клеверок душист и красен, холмы покрыты разноцветным ковром. Много ржаных полей, красного клевера, лесных привад. Хаты в деревнях разбросаны по холмам, как в Берендеевом царстве, и такая благодатная, теплая тишь вокруг, что слушаешь ее, словно хорошую музыку.

На шестом шлюзе все, как на «Знаменитом»: та же приятная домовитость и женская сноровка судопропускных Зои Геннадиевны и Марии Тезениных — матери и дочери, шелест тополей над водой, стук плотничьих топоров и запах ошкуренных сосновых бревен, из которых складывается сруб нового дома. «Чагода» с ходу вошла в камеру, ворота закрылись. Видим, как за воротами спускаются в реку водолазы.

Порозовица, недолгая, полноводная, хорошо обжита людьми.

По правому берегу стоит Никольский Торжок с порушенным собором. Это бывшее торговое село с огромной булыжником вымощенной площадью. Далее две деревни, а за ними пятый шлюз, который проходам без задержки. Еще деревня на холмах. Шиферные крыши делают ее молодой. Рядом завидно-урожайное поле овса, у самой воды толпится стадо черно-пестрых коров. Они сыты и спокойны, бесстрашно стоят близко к нам и влажными глазами! провожают серую тушу «Чагоды».

Река Иткла и озера по пути — Вазеринские, Кишемское, Зауломское, Покровское, каналы и шлюзы, соединившие их, — вся наша дорога, то очень широкая, то узкая настолько, что воды по сторонам не видишь. Каналы наполнены до краев, так что иной раз кажется, будто движемся мы на судне посуху, прямо через луга и перелески, огибаем горбатые холмы в еловой заросли и только что не залезаем на них. Так естественны, так удобны в этой нигде не нарушенной природе старинные инженерные сооружения! Их ничто не выпячивает, не отделяет от ландшафта. Просто не верится, что эта часть большого Северо-Двинского водного пути — дело рук человеческих. Ловишь себя на мысли о единстве полезного с красивым, и возникает чувство благодарности к умелым и бережным строителям Северодвинской системы, не умалившим природной красы.