Юрий Киселев - Ступень 4. Наследники демиурга [СИ]

— Я разберусь, почтенный, — достаточно грубо прервал причитания купца поверенный, и, обратившись уже к девушке, спросил у неё:

— Ну, а ты что можешь сказать в своё оправдание, рабыня?

— Он лжёт. Я свободный человек и никому не принадлежу. Однако купец Играм имел наглость соврать князю Эрестану, что я и моя сестра принадлежим ему, и продал нас Эрестану. За это преступление я требую отдать мне жизни купца и всей его семьи.

— Ты подтверждаешь, что была продана князю Эрестану, рабыня?

— Ты плохо слушал меня, незнакомец. Я повторяю, что являюсь свободным человеком и купец Играм не мог меня продавать.

— Так он продал тебя или нет?

— Да, продал! Но я свободный человек и он не имел права…

— Значит, ты рабыня! — перебил девушку чиновник, — раз была продана. Я не собираюсь сейчас выяснять законность продажи, я лишь выясняю, рабыня ты или нет. Раз имеется факт продажи — значит, ты рабыня, и подлежишь заключению в тюрьму с последующим возвращением своему хозяину.

— А ты не оборзел, человече? — начала закипать Линнея, но чиновник, уже не слушая девушку, повернулся к стражникам и зычным голосом приказал:

— Взять рабыню! Заковать в кандалы и посадить в тюрьму!

Не успели утихнуть слова начальника, как к девушке, обнажив мечи, тут же устремились стражники. Однако Линнея, бросив презрительную усмешку на приближающихся воинов, прищёлкнула пальцами, и на месте группы вооружённых людей вспыхнул огненный смерч. На мгновение стороннему наблюдателю могло показаться, что в этот миг на улице ривийской столицы зажглось маленькое солнце — жар от вспухшего огненного шара был настолько силён, что его почувствовали все присутствующие при этом действе. Сфера раскалённой плазмы, просуществовав всего несколько мгновений, опала, оставив на остывающей мостовой Асуры лишь горстки серого пепла, совсем недавно бывшими людьми. Огонь не пощадил даже оружие — вместо него на камне остывали лужицы расплавленного металла. В живых осталось лишь несколько воинов, изначально находящихся за спиной чиновника и оставшихся на своих местах даже после того, как отряду поступила команда пленить девушку. На несколько мгновений на улице установилась гробовая тишина, и лишь потрескивание остывающего камня разбавляло молчание оставшихся в живых. Мужчины застыли в ступоре, не в силах открыть рот и вымолвить хотя бы слово, а Линнея презрительно улыбалась, дерзко глядя прямо в глаза чиновника и ожидая его дальнейшей реакции.

Первым дар речи прорезался, как ни странно, у жреца. Судорожно сглотнув, он сиплым голосом спросил у девушки:

— Почему вы не сказали сразу, что вы магиня? — Спросил жрец. — Я жрец Одина, и вы обязаны были сказать о своём даре, ведь в этом случае…

— А я что, обязана перед тобой отчитываться? Ты кто такой, человече? Какое право ты имеешь у меня хоть что-то спрашивать? И по какому праву ты присвоил себе имя жреца Одина? — резко перебила его девушка.

— Я вынужден попросить вас пройти со мной в храм создателя, лэри, — значительно более почтительно произнёс жрец, — дело в отношении вас приняло новый, неожиданный оборот. Обвинения купца Играма против вас снимаются, как необоснованные, но вы только что уничтожили отряд верных эмиру воинов, среди которых было и несколько магов. Рассудить нас должен сам Создатель, ведь только ему…

— Ты решил добиваться справедливости у Создателя, глупец? — зашлась хохотом девушка. — И ты действительно полагаешь, что он будет слушать твой жалкий лепет? После того, как ты со своими людьми напал на меня?! Собираясь заковать в кандалы и продать в рабство?! А, впрочем, пошли, я с удовольствием поучаствую в этом спектакле — давно я так не веселилась! Веди, человече! И своих спутников прихвати — к ним у меня тоже будет несколько вопросов.

И с этими словами девушка, бросив не сулящий ничего хорошего взгляд на опустившего голову Играма, пристроилась за жрецом, быстрым шагом направившимся в сторону главного столичного храма Одина. За девушкой, на некотором удалении, к храму направился и поверенный эмира с оставшимися стражниками, подхватившими под руки купца, у которого от страха неожиданно отказали ноги…

Храм Создателя в Асуре пусть и выделялся размерами и убранством в лучшую сторону относительно других столичных зданий, всё же не шёл ни в какое сравнение с храмом Одина в Тиаре. Однако и здесь неизвестный, однако от этого не менее искусный резчик вырезал из монолитной глыбы чёрного базальта скульптуру раскинувшего громадные крылья дракона, обхватившего сжимающими мечи передними лапами высокий каменный трон с резными подлокотниками и массивной спинкой. Скульптура занимала почётное место на небольшом возвышении в самой глубине большого полутёмного зала, освещённого не магическими светильниками, а пламенем самых настоящих факелов. К площадке у дальней стены, на которой разместилась статуя, вели несколько уже изрядно потёртых многочисленными просителями ступеней. Видимо, изображение дракона, символизирующее Создателя, стало каноническим во всех мирах.

Войдя в пустой, безлюдный зал, Линнея, не обращая внимания на остальных спутников, быстро пересекла пустое пространство перед алтарём, взбежала по ступеням и, не слушая возмущённого шипения жреца, залезла с ногами на трон, потянулась, едва достав губами до оскаленной драконьей морды, вырезанной до мельчайших подробностей, и чмокнула её в нос со словами:

— Привет, папочка! Тут какие-то клоуны сначала в рабство продать меня пытались, а когда им это не удалось, пришли к тебе на меня жаловаться. Так что можешь насладиться спектаклем — думаю, будет интересно!

— Святотатство! — возмущённо прокаркал жрец, но девушка уже слезла с трона и, спустившись со ступеней, язвительно проговорила:

— Можешь начинать свой суд, человече. Боюсь только, что результаты тебе не понравятся, но обратного пути у тебя, к сожалению, уже нет. Жители этого города в лице всех собравшихся сильно мне задолжали…

— О, великий, могучий и справедливый Один! — больше не обращая внимания на язвительные комментарии девушки, заверещал жрец. — Яви твоему жрецу лик свой светоносный и позволь мне свершить правосудие…

Жрец ещё долго распинался перед молчаливой статуей, так, что Линнея начала уже скучать, как вдруг пространство над троном подёрнулось серебристой дымкой и явило присутствующим молодую женщину ослепительной красоты, одетую лишь в короткую белую тунику на голое тело. Женщина грациозно села на трон, поправив края туники, задравшейся значительно выше колен и оголившей идеальной формы восхитительные бёдра. Покачав в воздухе босыми ногами — трон оказался для красавицы слишком велик, — и, небрежным движением руки перекинув со спины на грудь тяжёлую копну густых, ниспадающих до пола золотисто-льняных волос, она устремила взгляд больших миндалевидных глаз, светящихся зелёным светом, на стоящих перед ней людей. Оглядев собравшихся и остановив взор на Линнее, она, игнорируя остальных, обратилась к ней: