Рафаэль Лафферти - Лучшее [Сборник фантастических рассказов]

И только Арпад поддался панике. Лангустия Сом попыталась замазать ему рот и нос илом, чтобы спасти его, но он вырвался и побежал. Барахтаясь в прибывающей воде, он бежал навстречу смерти.

Все остальные все понимали. Они легли в ревущую реку, и один из гигантов положил каждому на грудь тяжелый камень, чтобы не унесло. А потом опустил и себе на грудь самый крупный.

На дне ревущего потока все были в безопасности, надежно укрытые в древней колыбели из ила и глины. Никто не в силах устоять против такого стремительного потока: единственный выход — залечь на дно и переждать. Какой освежающий, углубляющий и обновляющий опыт! Есть люди — и внутри, и вне системы — которые для такого обновления каждый год на три дня уединяются для молитвы. Вот и сейчас это было своего рода молитвенное уединение.

Когда через три дня поток схлынул, все они восстали: сбросили с себя камни, прочистили глаза, рты и уши от спасительного ила и снова отправились каждый своей дорогой.

Для Великофа Вонка и Вилли Макджилли это был бесценный опыт. Они нашли недостающее звено, — которое, впрочем, и не терялось, — и прожили еще по девяносто девять лет. Их родство крепло, мудрость росла. Говорят, каждый год они бывают на Отмелях в сезон илистых уток и сезон черепашьих яиц. И в Ти-таун возвращаются окрепшими и довольными.

Однако из-за глупой смерти Арпада Аркабараняна в троице волхвов образовалась брешь. Но ведь это никакая не догма, что волхвов обязательно должно быть три! Их может быть и семь, и девять, и даже двенадцать. А вот то, что их должно быть не меньше трех — почти догма. В Апокалипсисе Масула вроде бы написано, что в группу волхвов должны входить как минимум Комета, обычный человек и сом. Текст этот, правда, довольно мутный. Возможно, впрочем, из-за плохого перевода.

Итак, есть доктор Великоф Вонк, с огромной головой, тяжелыми надбровными дугами, сильно вытянутым вперед почти рылом и практически без подбородка, зато с гигантским задним умом и старым добрым чувством юмора. Он, как вы догадались, и есть тот самый ДИСЧ, нео-неандер-талец, отсутствующее звено, одно из ответвлений рода человеческого, живущего поближе к илу и сомам.

И есть Вилли Макджилли, который принадлежит (он сам только недавно это понял) к той части рода человеческого, который называют кометами. Он яркий, и у него — свои периоды. Он — комета с малой орбитой, но, как бы там ни было, он среди звезд. И из него постоянно что-то сыпется, оставляя следы. Но какое-то время еще он протянет.

И нужен кто-то еще, чтобы восполнить троицу волхвов. Две расы в ней уже представлены, так что третьим может стать обычный человек. Но он обязательно должен быть признанный талант. Или молодое дарование, пусть пока и неизвестное.

Этим человеком можете стать вы. Давайте рискните, если уверены в своих силах. Не бойтесь зеленой змеи в кружке (испугаешься — и она вопьется тебе в лицо), глинистого ила, звездной пыли и безумного мира между ними.

Буду краток, но по делу, то есть в тему этого рассказа.

Мне было двадцать девять лет Моя жена забеременела. Когда она сообщила мне радостную новость, я:

а) пришел в экстаз;

б) вдруг начал просыпаться в три часа ночи и думать: «Чувак, ты умрешь. Наступит день, когда ты помрешь раз и навсегда». Эта мысль прочно засела в моей голове.

Не нужно быть гением психологии, чтобы понимать, откуда берутся такие мысли. С появлением нашего ребенка я становлюсь уже не самым последним звеном семейной цепи; возникнет новое звено, а я сам неизбежно упаду в разинутую пасть вечности. Нет, я буду жить в виде генов в моем ребенке, но не вечной жизнью в собственном теле. По всей видимости, до двадцати девяти лет о такой перспективе я не задумывался.

Нет, я справился. У меня замечательная дочь, и я не против того, чтобы сойти с дистанции, потому что, во-первых, участвовал в появлении дочери на свет, а во-вторых, написал несколько книг, которые, возможно, люди будут читать и после моей смерти. Так что у меня все в порядке.

Но этот всплеск осознания собственной бренности, случившийся со мной в двадцать девять лет, повторяется снова и снова, правда, чуть-чуть иначе. Я не боюсь умереть. Мне только жаль, что существовать я больше не буду. Мне нравиться жить. Жизнь — милейшая штука. Я уверен, что после смерти этот вопрос перестанет меня тревожить (ведь не тревожился же я, что не существую, до своего рождения?), но сейчас я как-то к этому не готов. Просто я так много сделал для того, чтобы обрести ощущение себя, окружающего мира, людей. Я же не смогу забрать все это с собой, верно? Вот в чем беда, скажу я вам.

Наверное, с моей стороны это эгоизм, но я не стану себя в нем винить. Возможно, перед самым концом он мне не поможет, но пока я жив, пусть будет так.

Как я уже говорил, эта моя короткая история — в тему рассказа «Старая забытая ножка». Рассказ, который и радует меня, и печалит. Радует потому, что Лафферти явно меня понимает. Печалит потому, что… ну да. Забвение ждет, верно?

Ладно. Пусть дождется (рано или поздно). Но до тех пор — я здесь, чуваки. И мне это нравится.

— Дох-доктор, к вам сфайрикос! — радостно воскликнула послушница Мойра П. Т. де С. — Настоящий сферический инопланетянин! Таких пациентов у вас еще не было, если, конечно, он не обманщик. Уверена, он отвлечет вас от мыслей… э-э-э… о грядущем великом событии. Каждому дох-доктору полезно иногда принять необычного пациента.

— Спасибо, послушница. Пригласите его, ее, четверного, пятерного или кто он там на самом деле. Вы правы, у меня пока еще не было настоящего пациента-сфайрикоса, да к тому же не обманщика. Сомневаюсь, что этот не обманщик, но в любом случае встреча с ним доставит мне удовольствие.

Сфайрикос вкатился — или втолкал себя — в клинику. Крупный экземпляр: либо взрослая особь, либо упитанный ребенок. Он перекатывал себя, выпуская и втягивая ложноножки. И еще он широко улыбался, этот большой эластичный полупрозрачный шар с быстро меняющейся окраской.

— Привет, дох-доктор, — бодро сказал он. — Во-первых, хочу поздравить вас с грядущим великим событием от себя лично и от лица моих друзей. Знайте, мы всегда рады вас поддержать. И во-вторых, у меня болезнь, которую вы, возможно, умеете лечить.

— Но сфайрикои не болеют, — заметил дох-доктор Драги, следуя врачебному долгу.

Как доктор понял, что круглое существо широко улыбается? Из-за быстро меняющихся оттенков на поверхности шара: это были цвета улыбки.

— У меня болезнь головы, а не тела, — сообщил сфайрикос.

— У сфайрикои нет голов, друг мой.

— Тогда это болезнь другого места, которое называется как-то иначе, дох-доктор. Но что-то во мне страдает. Потому я и пришел к вам, к дох-доктору. У меня болезнь в моем дохе.